Борщевский отшатнулся — он ожидал увидеть что угодно, но не младенческую незамутнённость во взгляде своего бывшего помощника. Однако дальнейшее развитие событий он не смог бы представить и в самом бредовом сне.

— Филлипыч, тут такое дело, — голос коменданта немного подрагивал, — короче без тебя никак. Это по поводу Васи. На третий этаж двенадцатого корпуса поднимайся, к окнам на юг.

За последние полторы недели как-то даже незаметно База привыкла к Васиному перевоплощению. Юноша с разумом младенца под ногами особо не путался, скандалов не учинял, даже соблюдал некоторую чистоплотность, и охотно игрался с гильзами, а также с какими-то железками, найденными им где-то по углам. Место для ночлега ему оборудовали в вольере, поскольку оставлять его на ночь незапертым Борщ всё же побаивался, и в этом с ним была солидарна вся База. А теперь комендант нервничал и причиной этого являлся «сын полка», как Васю окрестил кто-то из старожилов.

Вася играл в песочнице, если так можно было назвать гору песка, высыпавшуюся ещё в довзрывные времена из перевернувшегося неподалёку от Базы грузовика. В роли совочка выступала сапёрная лопатка со сломанным черенком, а ведёрком являлся шлем с несколькими дырками — эти сокровища молодой человек нашёл в где-то в ближайших кустах. Всё было бы ничего, если бы только это не происходило за пределами Базы и при это неподалёку от юноши не спали, свернувшись клубочками, четыре собаки, в одной из которых даже сталкер-новичок без труда узнал бы пси-собаку.

— Борис, ты только не спрашивай, как он туда попал, — комендант и Борщевский смотрели на эту идиллию в бинокли. — Нет на камерах ничего, понимаешь? Не проходил он через ворота. И периметр цел, нет у нас дыр нигде.

— Значит есть, — Борщевского охватило то самое почти забытое им чувство, когда сталкиваешься с чем-то таким, чего быть по определению не может. — Почему собак не отстреляли, тоже понимаю — Ваську зацепить боялись. Но вот что мне интересно — почему они его не трогают?

— Борь, ты знаешь, я тебе более даже скажу, — голос коменданта всё же предательски подрагивал. — Они его охраняют как будто. Вот ведь дела. Дай сигарету, а? Оба положили бинокли. Борщевский достал сигареты, комендант же — зажигалку.

— Борис Филлипович, — зашипела рация, — это Коля. Тут Васька пришёл. Ему что на обед давать?

— Твою мать, — Борщевский и комендант обернулись к куче песка, но ни собак, ни Васи там уже не было.

— Ой, я не вовремя? — в голосе Коли звучал неприкрытый подхалимаж. — Я тогда как обычно…

— Молока ему дай, с картошкой. И глаз с него не спускай. Отбой. — Борщевский выключил микрофон. — Ну и как же, вашу мать, это надо понимать? Кто ж у нас тут живёт-то такой?

Когда Борщевский с комендантом пришли в столовую, Вася уже доедал тарелку той самой варёной картошки, которой Коля положил с избытком. Администратор сел напротив своего бывшего помощника.

— Что ж ты у нас такое-то? — Борщевский чувствовал, что Вася не является угрозой, хотя объяснить этого и не мог. — Что ж нам с тобой теперь делать-то, а, Маугли хренов?

Васе это было по барабану — с детской непосредственностью он ел, а впереди его ждал тихий час.

На следующий день они с комендантом вновь смотрели на игры своего воспитанника в песочнице. И через день тоже. После уже перестали обращать внимание — необычно, да, так что теперь? Васька собак на Базу не таскал, сам ни на кого не бросался, всё шло чинно и размеренно, пока в один момент у него не завелась…. подружка.

— Не, это всё пора заканчивать. — Борщевский, снаряжённый в боевую броню, держа в руках тяжёлый многозарядный помповый дробовик, подаренный ему ни много ни мало, а самим свободовским лидером, направлялся в компании коменданта и Витальича к песочнице, где, по словам дозорных, в компании Васьки с его собаками заметили непонятно откуда взявшуюся блондинку, ряженую в серый комбинезон. Дробовик был предусмотрительно заряжен картечью, поскольку, по разумению Борщевского, если и придётся стрелять, то не иначе как квадратно-гнездовым методом. — Если сам не уйдёт, то с первым же конвоем отправляю его на большую землю. В закрытом контейнере. Витальич, ни слова. Сам всё знаю, но эти непонятки мне уже поперёк горла стоят. Доэкспериментировались нах. Ладно собаки — вроде привыкли даже, но с кем он на этот-то раз подружился?

— А шут его знает, — буркнул комендант. — Кто у нас тут гробился последнее время? Только что тот непонятный конвой, который якобы научный. Наверняка оттуда. Неудобно получилось — придётся перед мужиками извиняться из-за этой бабы.

— Извинишься, никуда не денешься, — резюмировал Борщевский. — Ещё и проставишься им, для вящей весомости извинений. Они конечно не маленькие, всё и так поняли, но такие неловкости в коллективе на самотёк пускать нельзя.

— Витальич, ты из себя обиженного правдолюба и гринписовца тоже не строй, — обернулся он в сторону врача. — Вместе эту кашу заварили, вместе и расхлёбывать будем. Рефлексии свои себе поглубже засунь, а то прям как студент какой-то после первой попойки с блядками. Ты сделал всё, что смог, даже больше. Парень тебе наоборот благодарен должен быть, вот только если бы у меня была уверенность, что по его милости нам спящим не перегрызут глотки…

— Да всё я понимаю. Не трави. Я просто поверить не могу, что у тебя хватит духу выстрелить в ребёнка. Ты же видел его глаза.

— Все видели. И собачек его тоже видели. Да что с тобой такое-то, а? Тебе как будто мозги промыли. Про Детский Сад забыл? Там ведь тоже детишки были, а кое-кто считает, что и до сих пор есть.

— Веришь, Борис — знаю, что это всё может быть маской, но… не может же это место настолько всё искажать. Хотя о чём я — ещё как может.

— Витальич, — Борщ остановился. — Я тебя сейчас отправлю назад. Не нравится мне твой мандраж, честное слово не нравится.

— Да в порядке я, — встряхнулся врач, — по своим стрелять не буду. Мои мысли это лишь мои мысли, а дело у нас общее.

— Хотел бы я тебе верить, — Борщевский двинулся дальше, — а ладно, будь что будет.

— Тиран ты стал, Борщ. — Коменданта сложившаяся ситуация с непонятной блондинкой весьма удручала. За годы работы на Аномальных он усвоил железное правило, что для слаженной работы в коллективе необходимо полное взаимопонимание. Разумеется касательно рабочих моментов. Ныне же по всем рассуждениям выходило, что пусть даже это и не его косяк, но извиняться перед сталкерами придётся всё же ему, а не тому гаду-псионику, который гонял свою куклу по окрестным кустам.

— Теперь ещё и у Витальича вот проснулась сентиментальность, — ворчал про себя комендант. — Сколько лет держался кремнем, а поди ж ты — сломался. Может и его зацепило тогда? А может нас всех зацепило — кольнула коменданта страшная догадка. — Не, так не пойдёт. Сначала дело, а все мудрствования потом.

Незаметно, в молчании и каждый со своими мыслями, подошли к воротам. Старший дозора в нескольких словах описал ситуацию, которую, впрочем, до этого докладывал некоторое время назад по рации. Дополнил, что никаких изменений с того момента не случилось, что пришелицу держат на прицеле и если что, то… Борщевский, нахмурился, кивнул, опустил забрало, кивнул коменданту и Витальичу — мол, следуйте за мной. Дважды повторять приглашение не пришлось, хоть на лице врача читалось явное нежелание принимать во всём этом участие.

Всё было именно так, как описал дозорный. Васька в своей песочнице лепил куличи (Борщ отметил, что вместо шлема на этот раз в качестве ведёрка он использовал жестяную банку, по всей видимости из под краски.), пришелица же пыталась за ним повторять, насыпая песок в консервную банку. Собаки спали, но когда Борщевский сотоварищи приблизились шагов на двадцать, все они как по команде подняли головы, однако ни Васька, ни его подруга не сочли нужным прервать своё занятие.

Тощая. Может исхудала после случившегося, может по жизни такая была, — Борщевский рассматривал новую знакомую своего бывшего ассистента, — хотя сколько с того момента прошло-то, недели две точно. Комбинезон и правда не наш, забугорный скорее. Точно забугорный — на нашивках на