будто мелодию, только прокрученную задом наперёд. Одному мужику толкнули какую-то речь, причём тоже задом наперёд, но там связист ушлый попался — догадался врубить запись, а потом её «перевернуть»… про него сказали, что уволился он потом достаточно быстро. Позже, правда уже на Первой, ещё один такой же ушлый нашёлся, вот после него-то у народа и отбило желание не то, что эфир во время Эха писать, так вообще рации в это время включать. Тоже, значит, записал он это всё дело и решил у себя в приватной обстановке послушать. Утром к нему в комнату сунулись и видят — мужик в петле висит, а на столе флешка с той записью лежит. Попалил жену свою в процессе её похода налево, называется, ну и не выдержал — это из записи той потом вывод такой сделали. Так что кому помехи, а у кого потом крыша едет. Но вы не ссыте — я тут у нас связь сразу заглушил, как оно началось.
— Ну-с, передохнули и хватит. Эхо эхом, а на Базу ехать надо. — Артемьев оглядел окружающий пейзаж и полез в транспорт. Его примеру последовали и остальные.
— Транспорт 4-78 Третьей Базе. Запрос идентификации. Транспорт 4-78 Третьей Базе. Запрос идентификации. Вашу мать, вы там спите все что ли? Охренели вконец?
Захаров вызывал Базу на связь уже десять минут, но ответом было лишь молчание в эфире. Не откликалась и внутренняя система Базы, с помощью которой, в случае экстренной ситуации, можно было открыть ангар удалённо. Артемьев собрался было вылезти из транспорта, чтобы, по его словам, «постучать в дверь», но был остановлен Максом. Нимова настораживало, что система не просто не даёт отбой, а именно переводит запрос в режим ожидания и это может означать что угодно, вплоть до выхода из строя реактора Базы, что при некоторых обстоятельствах могло приводить к полной консервации объекта, после которой проникнуть на него становилось практически невозможно. В таком случае система могла начать вести себя непредсказуемым образом и понять, что происходит внутри Базы, становилось крайне затруднительно.
— Я, мужики, не знаю, но там либо никого нет, либо они все умерли. — Захаров задумчиво крутил ручку. — Костя, ну хоть ты скажи что-нибудь. Ты ж у нас тут типа самый старший.
— Миш, только матом могу. Можем, конечно, на Вторую поехать, да вот только своими ногами. Я же вижу, что горючки у нас, после твоих утренних форсажей, километра на три по этим местам, не больше. Не доедем. Ни до неё, ни до границы. Более того, я даже не знаю, где теперь эта граница находится и что там вообще.
Когда спало Эхо, Захаров первым делом попробовал связаться со всеми объектами, какие имели отношение к институту, но ответил только тот пост, который они миновали утром. Бледный дежурный дрожащим голосом рассказал, что на всём посту выжил только он один, остальная же команда приняла полуживой вид и теперь, с нудным мычанием, ломится на пункт управления. Узнав, что Катю вроде бы удалось спасти, по крайней мере она не пытается с пустыми глазами накинуться на своих спасителей, он пожелал всему экипажа транспорта Мамы удачи, сказал, что больше не в силах слышать этот вой под дверью, но тут связь прервалась и наладить её впоследствии так и не удалось. Никто из экипажа транспорта не понимал, что происходит, однако все согласились с тем, что делать всё же что-то надо. Горючего оставалось крайне мало, База не отвечала, но что раздражало ещё больше, так это слегка приоткрытые ворота её внешнего периметра, за которыми манящим зелёным огоньком горела лампочка на пульте шлюза главного входа, однозначно говорящая о том, что попасть внутрь Базы всё же можно, особенно тому, у кого есть ключ. Ключ у экипажа был, но вот желания лезть на Базу, не выяснив предварительно, что же там случилось, не было никакого. Время тянулось, ситуация не менялась.
— Нет, ну мы конечно можем сейчас устроить штурм закрытого объекта, но нет никаких гарантий, что не сработает система автоматической защиты и не порубит нас в фарш, приняв за чужих, — рассуждал Артемьев вслух, — потому что если бы она приняла нас за своих, то мы бы уже были внутри и пили кофе, а не крутили хвосты ишакам снаружи.
— О, пошёл сигнал, — оживился Захаров. — Кажется, наша избушка действительно спала.
По экрану побежали строки, из которых следовало, что между навигатором Мамы и управляющей системой Базы идёт активный информационный обмен. Ворота дрогнули и раскрылись, пропуская транспорт внутрь периметра. Одновременно с ними вверх поползли ворота грузового ангара.
— Не, ну точно вам говорю, спали они там. — Захаров радостно смотрел на поступивший сигнал с пульта связи Базы. — Есть там живые, точно вам говорю.
— Не нравится мне это всё, ой не нравится, — Артемьев не разделял захаровского оптимизма. — Ты погоди в ангар пока въезжать. Сначала посмотрим, кто там с нами пообщаться хочет. Выводи на экран.
Захаров радостно нажал на кнопку приёма сигнала, после чего выражение неуверенной радости на лица у всего экипажа сменилось выражением крайнего ужаса.
С экрана на них смотрело лицо молодой девушки. Всё бы было ничего, если бы её лицо не было крайне бледным, а вместо двух бельм у неё были нормальные глаза.
— Машка. — Макс даже не пытался скрыть дрожь в голосе. — Что она тут делает-то вообще? Её ж Завадский на опыты в Институт ещё хрен знает когда переправил.
— Мать твою, да что тут происходит-то? — Артемьев постепенно начал терять самообладание. — Это же мертвяк, да? Ну я же вижу, что это мертвяк. Какого хрена, спрашивается, на территории Базы ошивается мертвяк? С каких пор мертвяков система принимает за своих?
— Погоди. — Макс пристально смотрел на экран. — Она что-то сказать хочет.
Маша действительно пыталась что-то сказать. Было видно, что даётся ей это крайне нелегко, но попыток она не оставляет.
— П-п-п-п-рое — е—з-ж-ж-ж-а-ааа-й-т-т-т-те. Н-н-н-н-е б-б-б-б-о-й-т-е-сь.
— Кэп. Я так понимаю в твоей жизни это тоже первый раз, когда с тобой осмысленно пытается пообщаться мертвяк?
— Видит Бог, — Артемьев уже явно был на взводе, — я её грохну. Как пить дать грохну, если она только даст повод. Экипаж. Перевести броню в полный боевой режим…
— Костя, ты успокойся, — Макс постарался сказать это как можно мягче. — Мы всё поняли и нам это всё тоже не нравится. Если кому туда и идти на разведку, то только нам с тобой. Федя наш не боец никоим разом, а Миху риску подвергать нельзя. Опять же, если нам оттуда валить по-быстрому придётся, он нас во дворе маминым огнём прикрыть сможет.
— Чего это меня риску подвергать нельзя? — буркнул Захаров под нос. — Мама нас сама и без моего участия прикроет, а вот насчёт Феди ты прав, хотя вы не забывайте, что у нас во втором отсеке такая же спящая красавица лежит и с ней тоже что-то надо делать.
— Смелый ты у нас, Миха, ой смелый, да вот только не учитываешь, что если мы туда все втроём попрёмся, то выглядеть это будет как первомайская демонстрация, — Артемьев постепенно успокаивался. — Толчеи лишней будет много, а толку — мало. Застрянем ещё ненароком в коридоре каком. На экран лучше смотри. Будешь у нас координатором. Макс, ты готов?
— Мужики, вы знаете, а она по ходу там действительно одна, — Захарова явно устроила его новая роль в отряде и он старательно в неё вживался. — Уж не знаю, какой такой уровень доступа Мамочкиного компа зашит в него нашим руководством, но общается мамуся с Базой как госпожа с рабом. По-крайней мере доступ ко всем камерам у меня полный, даже вертеть ими могу. С датчиков движения телеметрия тоже идёт, но сами знаете, им, как и температурным, верить сейчас не стоит. Мама утверждает, что мы опознаны как свои, но самое весёлое: упырица наша тоже имеет маркер «свой», причём вполне себе официальный, не левый какой. Как ты там её, Макс, назвал, Машей кажется?
— Угу. — Макс уже стоял у выхода и ждал, пока, в свою очередь, Артемьев закончит приготовления.
— Симонова Мария Филипповна, Врач Третьей Базы. — прочитал Захаров с экрана, — На должность назначена два дня назад личным приказом профессора Завадского.
— Да она мертва уже несколько лет.
— Активация маркера «свой» Никоновым подписана, если что. Мертвяку такую процедуру провернуть невозможно, сам знаешь.
— Кажется, наше начальство действительно спятило. Мертвяков вместо живых на работу принимать начало. А что, так экономия сплошная выходит — живых с работы пинком под зад, мертвяков на их место и вся любовь. Не, ну реально — платить им не надо, вредные условия им до одного места и в трудовую