семнадцать тюбиков губной помады. И в ванной ни к чему не прикоснулся, разве что выкинул пустые бутылки из-под микстур и лекарства с истекшим сроком годности.

— Что ты наделал! Ведь теперь я не знаю, какие лекарства мне помогли. До чего нелепые доводы!

— Да любой врач или аптекарь подскажет тебе их названия.

Они вышли за дом, где стояли два гигантских мусорных контейнера.

— В каком, мои вещи?

Он указал.

Кэрри заглянула внутрь.

— Вон мой любимый горшок! Подсади меня.

— Неужели ты влезешь в эту помойку, и будешь копаться, бог знает в чем?

— Ладно, я сама.

И, к ужасу Гаррисона, она занесла ногу и перекатилась через край контейнера.

— Кэрри… — Если бы он вовремя не нагнулся, горшок угодил бы ему в голову. — Кэрри!

— Что?

Она перевернула какой-то ящик на бок.

— Подумай только, что ты делаешь.

— Спасаю свои вещи.

Одна только мысль, что она копается в такой грязи, казалась ему невыносимой. Более того, он не сомневался: она принесет в дом больше, чем он выкинул.

— Послушай, Кэрри, я…

Но слушать она не желала, и ему пришлось самому залезть к ней. Он схватил ее за плечи. Она плакала:

— Мои вещи! Ты выкинул все мои вещи!

— Знаю, Кэрри, ты огорчена, — начал он ее уговаривать, — но поверь, беда невелика. Мы купим другой горшок. Почему ты не желаешь расстаться со всем этим хламом? Оставь его здесь.

Вырвавшись из его рук, она нагнулась и разгребла мусор под ногами.

— Вот, видишь? Ты выбросил мою коллекцию фигурок!

Гаррисон вспомнил, что они стояли на подоконниках и полках.

— Давай ищи! Их было сто три штуки. И я хочу все до одной получить обратно!

— Но они… они не сочетаются с моей обстановкой.

— Что ты сказал?

Она откинула со лба прядь волос.

Время неподходящее, а место — тем более, но если он не объяснит Кэрри, что к чему, ему придется еще целый час проторчать здесь.

— Я сказал, что эти вещи не сочетаются с моей обстановкой. — Он осторожно взял ее за руку. — Кэрри, ты не можешь не знать, как я к тебе отношусь. Я хочу, чтобы ты стала частью моей жизни. Женой. И матерью моих детей. Но я не выношу беспорядка и неорганизованности. И не допущу, чтобы весь этот хлам появился в моем доме.

По лицу Кэрри промелькнули, быстро сменяясь, различные чувства, но беспредельной радости он не заметил.

— Не припомню, чтобы ты делал мне предложение, — наконец сказала она.

— Делать предложение, стоя в мусорном контейнере, нелепо, но я собираюсь жениться на тебе в самом ближайшем будущем.

— Чего же ты ждешь?

— Жду, чтобы мы оба уверились в своих чувствах. Ведь это на всю жизнь. А для тебя — еще и важное изменение.

— А для тебя?

Гаррисон понял, что недостаточно четко выразил свою мысль.

— Ты должна привыкнуть к новому стилю жизни. Иначе наш брак лишь усугубит хаос, в котором ты живешь.

— К моему новому стилю жизни?!

— Да. Я, разумеется, не рассчитываю, что ты сразу станешь организованной и деловитой. Но тебе следует работать над собой.

— Работать над собой?

— Почему ты повторяешь все, что я говорю?

— Да потому, что поражаюсь! Невероятно! Ты хочешь, чтобы я стала частью твоей жизни, переселилась в твою квартиру, жила, по-твоему — иными словами, чтобы я изменилась до неузнаваемости.

Гаррисон вгляделся в нее испытующим взглядом.

— Но разве ты сама не хочешь того же?

Отступив на шаг, Кэрри покачала головой.

— Нет, Гаррисон, не хочу. Если ты любишь меня, то примешь такой, какая я есть.

С тех пор, как Гаррисон, стоя в контейнере, рылся в мусоре, выискивая «вещи» Кэрри, минуло две недели.

Они оба единодушно решили, что общего будущего у них нет. Все прошло очень пристойно и организованно. Кэрри аккуратно и последовательно прервала все отношения с ним, но, хоть и с муками, навела порядок в документации.

Вопреки своей воле она становилась более организованной. Но сама этого не замечала.

В офисе Гаррисона картинки, карикатуры, комичные фигурки исчезли со стен, люди снова ходили по помещению в обуви.

Шарон получила должность исполнительного секретаря.

И никто не улыбался.

В том числе и Гаррисон.

Каждый день после работы он возвращался в свою пустую, сверкающую чистотой, квартиру и пытался работать над составлением «Домашнего букваря», но чувствовал себя при этом обманщиком. Мрачное настроение не покидало его.

А все потому, что, сидя в течение недели с мальчиками, он невольно нарушал все Ротвелловские правила. Дети им не следуют. Они следуют правилам Кэрри.

Даже настаивая на соблюдении Ротвелловских правил у себя на работе, Гаррисон чувствовал себя лицемером. Ибо теперь понимал: заимев детей, он не сможет соблюдать их.

Будучи организованным в наивысшей степени, он не умел сообразовываться с реальностью.

Читая интервью, полученные Кэрри при опросе сотрудников, Гаррисон поразился, какую тяжкую борьбу приходится изо дня в день вести большинству его служащих. Да, букварь домашнего быта совершенно необходим, но с каждым днем Гаррисону становилось все более очевидно, что не он должен быть его автором. В лучшем случае — не он один.

Ему нужна Кэрри.

Доведенный до отчаяния, Гаррисон, вопреки приличиям, сам напросился на воскресный обед к своему брату. Он не поленился заехать в любимую кондитерскую Стефани, где купил сначала яблочный пирог, а затем, расчувствовавшись, добавил к нему и персиковый.

Тем не менее, выехав уже за город, он пожалел, что воображения его хватило лишь на то, чтобы купить в подарок роскошный десерт.

Когда он, стоя в кухне, разворачивал пироги, туда вбежал Натан.

— Гави! — вскричал он, протягивая к Гаррисону ручки.