Гринбороу.

— Нет, не желаю, но мог бы, что я и пытаюсь доказать. Если бы мы стали применять правила нашего кооператива к себе так же неукоснительно, как к Кэрри, то нас всех давно пора было бы выгнать из этого дома.

— На повестку дня вынесено предложение, но его не ставили на голосование, — напомнил мистер Отвелл.

— Я за то, чтобы продолжить обсуждение, — сказал Гаррисон. — Давайте проголосуем.

— Вам никто не давал слова, мистер Ротвелл, — сурово осадила его миссис Гринбороу.

Все молчали. Тишину нарушило только поскрипывание гаррисоновской ручки, которой Натан водил по столешнице. Как бы мне не влепили выговор, за порчу имущества правления, подумал Гаррисон.

— Предложение не прошло за отсутствием поддержки, — заявила миссис Гринбороу. — Далее на повестке дня — исключение Кэрри Брент.

Гаррисон раздражался все сильнее. Натан вертелся как на шарнирах. Ему надоело портить дядину ручку, разрисовывая столешницу, и, чтобы занять племянника, Гаррисон вытащил последний предмет, который мог его заинтересовать, — ключи от квартиры.

— Кто желает высказаться?

— Поскольку мы необъективны в отношении Кэрри Брент, она имеет все основания обвинить нас в дискриминации, — повторил свою мысль Гаррисон.

Не зная, надолго ли еще хватит терпения Натану, он надеялся, что этот веский аргумент убедит правление.

Полная дама в зеленом платье подошла к миссис Гринбороу и нашептала ей что-то на ухо.

— Мне сейчас сообщили, что мисс Брент видели входящей и выходящей из вашей квартиры в ночные часы, — обратилась председательница к Гаррисону.

— Ну и?..

Миссис Гринбороу лихорадочно перелистала справочник прав и обязанностей жильцов.

— У нас есть все основания исключить ее за нарушение двадцать второй статьи.

— То есть?

— За моральную нечистоплотность.

Как только до Гаррисона дошел смысл ее слов, терпение его лопнуло.

— Она работает по ночам! Возвращаясь домой, Кэрри услышала душераздирающий детский плач и, вместо того, чтобы сесть и накатать жалобу, поднялась ко мне, чтобы помочь. — Гаррисон уже понял, что потерпел поражение, но все же попытался воззвать к совести членов правления, если таковая еще у них осталась. — Она — единственный человек, поддержавший меня в трудную минуту. У большинства из вас дети уже выросли. Вы забыли, как трудно вам было, когда ребенок впервые заболевал? — Он поднялся, держа на руках Натана. — У этого мальчугана температура поднялась вчера до сорока градусов. А теперь, миссис Гринбороу, проводите ваше голосование.

— Кто за то, чтобы за нарушение договора с кооперативом исключить Кэрри Брент из числа пайщиков, произнесите «да».

Гаррисон не спускал с сидящих за столом, гипнотического взора. Раздалось дружное «да».

— Да, — повторил Натан и ткнул пальчиком в щеку дяди.

Гаррисон оттянул его ручонку вниз.

— Значит, единогласно?

— Нет, — твердо сказал Гаррисон, усаживая Натана обратно в коляску.

— Нет, — повторил Натан.

— Решение об исключении Кэрри Брент принято, резолюция в самое ближайшее время будет ей отослана.

Схватив лежавший перед ним листок с повесткой дня заседания, Гаррисон попытался сделать на нем надпись, но побывавшее в руках Натана перо отказывалось служить. Недолго думая, Гаррисон выхватил ручку у мистера Отвелла и написал: «По договору, на который вы так любите ссылаться, Кэрри Брент имеет право подать протест, а правление обязано его рассмотреть на ближайшем заседании». Затем он покатил коляску с детьми к выходу и по пути передал записку миссис Гринбороу.

— Считайте, что протест уже лежит перед вами.

Кэрри останется без крыши над головой и все по его вине! Изо дня в день, вернее, из ночи в ночь, она помогала ему, не щадя себя, и в награду просила лишь об одной услуге. И он не смог ей помочь!

Гаррисон был глубоко недоволен собой. Вся неделя напоминала ему езду в полной темноте на мотоцикле по краю крутого обрыва, когда знаешь — впереди ямы и повороты, но подготовиться к ним, возможности нет.

Результаты перемены привычного образа жизни оказались самыми прескверными. Гаррисон почти полностью потерял рабочую неделю, даже если учитывать заготовки для домашнего букваря. Были отложены деловые встречи, телефонные звонки, проводимая по пятницам планерка вообще отменена. А ведь за все время существования Ротвелловской консультационной компании к планерке Гаррисон относился особенно трепетно.

А уж последнее его фиаско… Как он мог прийти на заседание неподготовленным, более того — начисто забыть о нем?! В нормальных условиях он бы надел темный костюм и явился задолго до начала — поболтать с людьми. И свой самый убедительный аргумент он выложил бы непринужденным тоном, как только что пришедшую в голову свежую мысль. Он бы расположил к себе членов правления, вместо того, чтобы озлоблять их.

А что на деле? Явился с опозданием, в рубашке покрытой пятнами от детской микстуры, говорил первое, что приходило на ум. И в результате настроил против себя не только членов правления, но и вообще всех присутствующих. Да, он написал нечто вроде протеста, но ведь это чистая формальность. Кэрри выиграет месяц отсрочки, после чего ее все равно выставят.

Уложив детей спать, Гаррисон задумался. Как сообщить неприятную новость Кэрри?

Она придет не раньше чем через несколько часов, к тому времени — если даст Бог — он будет спать. Наговаривать неприятную новость на автоответчик ему не хотелось, но ведь это может сделать кто-нибудь из правления, что еще хуже.

Гаррисон решил подождать до утра. Быть может, к тому времени у него появится какая-нибудь идея.

Но он и утром не стал звонить Кэрри. Сейчас, рассудил он, она ложится спать, зачем же ее тревожить?

Утро прошло спокойно, успел он немного, но ничего из ряда вон выходящего не произошло. По пятницам к нему приходила уборщица, и Гаррисон с вожделением думал о том моменте, когда его квартира снова обретет свой девственно-чистый вид.

Стефани приехала в два часа. Дети спали. Увидев, наконец, свою невестку, Гаррисон испытал огромное облегчение. Все возвращалось на круги своя.

— Ну, как ты себя чувствовал в роли отца?

Стефани на цыпочках приблизилась к манежу, в котором спал Мэтью.

— А с Джоном ты еще не разговаривала?

— Я звонила ему, но он на семинаре. Не хотелось отрывать его от дел.

Чем дальше, тем хуже. Теперь уже ему придется в один день сообщить две неприятные новости. Но ничего не поделаешь. И он вкратце рассказал невестке все, что произошло за время ее отсутствия.

Стефани пришла в ужас.

— Они болели, а меня не было рядом! — вскричала она со слезами на глазах.

— Ничего страшного. Всего-навсего обычная простуда, и я возил их к врачу. Сейчас им гораздо лучше.