так шутить надо мной.

Марко следил за торговлей с напряженным интересом. Оба купца забыли о его присутствии. Казалось, они скрестили в поединке невидимые мечи. Они владели мимикой, как искусные артисты. Выражались они вежливо, но в их глазах пылал холодный золотой огонь стяжательства. Хаджи-Мухаммед владел домами и землями, а индиец был просто сказочно богат. Они не плутовали, как мелкие торговцы на базаре, но прощупывали друг друга, и каждый из них искал слабые места противника, хотя оба знали, что едва ли им удастся провести друг друга.

На дворе журчал фонтан, сквозь раскрытую дверь в зал проникало легкое дуновение вечерней прохлады.

Время летело незаметно. Служанка вновь принесла вино и сласти.

Наконец купцы сошлись в цене.

Марко и Хаджи-Мухаммед простились с хозяином дома, который проводил их до двери и пожелал доброй ночи.

— Это очень выгодная сделка, мессер Поло, — сказал Хаджи-Мухаммед, когда они остались одни. — Если вам будет угодно, вы можете купить половину жемчужин, — добавил он улыбаясь.

Они провели на острове еще три дня, затем их корабль пустился в обратный путь.

— Хэй-яй! Прыгайте! Хэй-яй! Прыгайте!.. — Еще долго доносились эти крики до Марко, который стоял на палубе и глядел на удаляющийся остров.

Свежий соленый морской бриз развеял дурной запах гниющих на берегу моллюсков.

Венецианцы покинули Ормуз вместе с Хаджи-Мухаммедом в дни сбора инжира. Их маленький караван отправился в путь под охраной отряда джигитов. Солнце палило нещадно. Уже несколько десятков лет не было такого зноя. Но Николо и Маффео Поло не хотели более задерживаться. В Ормузе они заключили выгодные сделки и теперь намеревались без промедления пересечь Персию, с тем чтобы за несколько месяцев добраться до великого восточного караванного пути.

Они ехали по плодородной равнине на север, к городу Керман. Вел караван Наср-ад-дин, старый опытный караван-баши. Персидский купец отозвался о нем, как о самом надежном человеке в Кермане. Наср-ад-дин был маленький, сухощавый старичок со сморщенным, потемневшим от солнца и ветра лицом. Он обладал богатой фантазией, и, когда что-нибудь рассказывал, все его бесчисленные морщинки приходили в движение, лицо его становилось то печальным, то радостным, то мудрым, то простодушным, и глаза под мохнатыми бровями тоже постоянно меняли свое выражение.

Марко охотно беседовал со стариком.

С обеих сторон дороги раскинулись богатые фруктовые сады, поля и желто-зеленые луга, на которых паслись несметные стада овец, коз, быков, верблюдов, табуны коней и ослов. Часто попадались целебные горячие источники.

— Богатая страна, мой господин, — сказал Наср-ад-дин. — Но я не советовал бы вам отведать местного пшеничного хлеба.

Марко вопросительно взглянул на караван-баши. — Он такой же горький, как здешняя колодезная вода.

И в самом деле, Наср-ад-дин ничуть не преувеличивал. Путникам вскоре пришлось привыкать к горькому вкусу хлеба, горькому потому, что был замешан на горько-соленой воде.

Это удивительное явление старик объяснил по-своему:

— Страна наша раскинулась над морем. Ведь под землей море доходит до государства Керман. Так можно ли удивляться, что здешний хлеб такой горький?

Наср-ад-дин с лукавым прищуром следил за впечатлением, которое производят его слова. Увидев, что Марко насмешливо улыбнулся, он пустил в ход свое красноречие.

— Поверьте старому Наср-ад-дину, мы сейчас скачем над морем. В один прекрасный день земная кора, подмытая изнутри волнами, станет такой тонкой, что обрушится, и тогда Керман вдруг окажется морским портом. Я уже мысленно вижу, как индийские корабли, груженные слоновой костью и пряностями, входят в керманскую гавань. Бесчисленные караваны потянутся тогда в город.

И Наср-ад-дин принялся живо описывать возникший в его воображении порт Керман. Марко терпеливо слушал его. Рассказы старика помогали переносить однообразие езды под палящим солнцем. Все пустое юноша пропускал мимо ушей, а все умное и доброе запоминал.

Наср-ад-дин любил сам задать вопрос и тут же сам на него ответить.

— Что самое ценное и прекрасное на свете? Вы небось думаете, что золото. На золото все можно купить: цветы, лошадей, дворцы, драгоценные камни, рабов и рабынь. Но станет ли соленая вода сладкой оттого, что я насыплю в нее цветов? Вы поймете меня, когда мы попадем в пустыню. На золото я куплю скот и людей. Вьючные животные потянут за меня тяжести. Хорошо. Но злые духи могут сбить меня с пути, и вокруг не будет ничего, кроме желтого песка или солончаков Черной пустыни. И тогда нагрянет самая ужасная беда… Жажда… На свете нет страшнее муки. Ведомо ли вам, юноша, что такое жажда? Да поможет вам аллах никогда не узнать этого. Жажда — это соль в дрожащем сердце. Жажда — это огонь в кишках. Жажда — Это пыль в венах… — Наср-ад-дин понизил голос. — Жажда страшнее нашествия времен Чингисхана. Верблюды падают на раскаленный песок пустыни. Люди теряют силы и становятся злыми. Они вонзают кинжалы в лошадей, мулов, верблюдов и пьют хлещущую горячую кровь. А я стою среди них со своим слитком золота. Что я могу с ним сделать? Ничего. Теперь вы знаете, что самое ценное и прекрасное на свете. — Наср-ад-дин сделал многозначительную паузу и торжественным голосом изрек мудрость, познанную им за долгие годы караванной жизни, — Я повторяю: самое ценное и прекрасное на свете — вода. Вы смеетесь. Смейтесь, смейтесь. Когда-нибудь вы поймете смысл моих слов.

Наигранный гнев Наср-ад-дина быстро улегся. Караван-баши легонько ударил кнутом своего осла. Ослик удивленно зашевелил длинными ушами, но и не подумал прибавить шагу.

Марко отстал от каравана. У него было много времени для размышлений. С недоверием следил он за сердечными, доверительными беседами отца и дяди с персидским купцом. Между ними тремя завязалась дружба. Марко старался не оставаться с отцом наедине. Он разговаривал с Матео и Наср-ад-дином или учился у джигитов верховой езде и владению оружием. Вечерами он молча сидел у костра.

Мысли Марко постоянно возвращались к тому предложению, которое Хаджи-Мухаммед сделал ему на палубе корабля. Он пытался понять отца и вспоминал всякий раз слова персидского купца: «Ваш отец хотел бы избавить вас от лишений и опасностей этого трудного путешествия». Марко часто думал о своей умершей матери. Он не забыл, как она лежала с закрытыми глазами под шелковым одеялом. Сердце ее уже не билось. Рядом с ее безжизненно повисшей рукой валялся маленький слоник из слоновой кости, который ей подарил перед отъездом Николо Поло. Всю жизнь она была очень одинока. В ушах Марко все еще звучали ее слова: «Вы говорите, Венеция — королева морей. Я в это не верю. Она — рабыня морей…» Это были ее предсмертные слова. Этими словами она надеялась обуздать тоску сына по далеким странам. Он понимал страх матери. Она хотела уберечь его от опасностей и приключений, которыми полна ненавистная ей жизнь купцов,

Но вот отца Марко решительно не мог понять. Почему отец не принимает в расчет влечения сына к путешествиям и приключениям, не считается с его жаждой знаний, с тоской по далеким странам, о которых сам ему столько рассказывал в Венеции?

Караван приближался к городу Керман, где жил Хаджи-Мухаммед. Там решится его судьба. Выполнит ли отец свое намерение? Как он, Марко, должен поступить, если Николо и Маффео Поло возьмут с собой только Матео? Боль и гнев терзали его при одной мысли о такой возможности.

Гордость и робость удерживали Марко от объяснения с отцом. Эта неясность стояла между ними как стена, но отец, казалось, ничего не замечал. Во время всего путешествия он был в прекрасном настроении, смеялся и шутил с Матео и персидским купцом и даже иронические замечания своего брата выслушивал с добродушной улыбкой. Уже давно Марко не видел его в таком хорошем расположении духа.

Марко же, напротив, день ото дня становился все мрачнее. Порой ему казалось, что отец и дядя