лендровере в стаю гиен, готовых растерзать щенка. Соло попадает в лагерь, где поручается материнским заботам златокудрой жены нашего героя (Джейн Гудолл), а затем щенка оставляют на попечение другой стаи гиеновых собак.
Рассказ ван Лавика в некотором смысле безупречен, и мне представляется вполне оправданным эпизод, когда этолог не выдерживает (для того-то и существуют инфантильные сигналы), вмешивается и берет щенка под свою временную защиту. Рассказ безупречен и с точки зрения намерения автора дать строгое описание фактов без какого-либо их толкования. Но сможет ли читатель этой книги, изобилующей добрыми героями (действующими импульсивно), злодеями (не осознающими своей вины) и ковбоями на белом скакуне (лендровере), не впасть в столь презираемый этологами антропоморфизм?
На месте ван Лавика я все же дал бы кое-какие пояснения, в чем, видимо, сказывается моя склонность к дидактике. Но «Соло» – это не «Одиссея», и мы никогда не получим «руководство» к чтению подобной литературы. Если же говорить серьезно, ван Лавик написал образцовую в своем роде книгу, пусть даже несколько наивную, но несомненно честную и преисполненную самых благих намерений. Издательство «Риццоли» выпустило ее в серии книг для детей, хотя, на мой взгляд, книга рассчитана на читателя любого возраста.
Я ознакомил читателя с этой рецензией, будучи глубоко убежден, что по самой своей концепции произведение ван Лавика являет собой пример того, какой этологическая книга не должна быть и, следовало бы даже добавить, не может быть. Существуют два способа «занятия этологией», которые, по- моему, столь же различны, сколь и правомерны. А если быть более точным, то следует сказать, что существуют два различных уровня этологических исследований. Чтобы пояснить свою мысль, мне придется начать с самого начала, или, как говорили древние римляне,
Заниматься этологией – это значит пытливо изучать поведение животных на основе методологии, разработанной натуралистами. Помню, как лет двадцать назад, когда я еще учился в университете, началось бурное наступление генетики. В ту пору ассоциация генетиков представляла собой своеобразную сцену, на которой выступали по-петушиному задиристые молодые ученые, поднаторевшие в английских и американских научных лабораториях. Среди них в ходу была громкая фраза, звучавшая несколько провокационно и направленная, по всей видимости, в адрес старых натуралистов-морфологов, специалистов по вопросам классификации и т. д. – одним словом, всех тех биологов, которые генетиками не являлись. Эта фраза звучала как лозунг: «Общая биология – это генетика». Несмотря на вызывающий тон, она все же заключала в себе глубочайший смысл, поскольку именно благодаря открытию генетических механизмов удалось, наконец, выяснить, как протекает эволюционный процесс, и постичь все то, без чего не может обойтись ни один современный естествоиспытатель.
И хотя «молодые львы» – эти «гении с бабочкой» (как в отместку их окрестили натуралисты из музеев и специалисты по сравнительной морфологии) – явно страдали комплексом превосходства, преподнесенный ими урок послужил выработке единого подхода к проблемам происхождения и развития жизни, которые теперь целиком рассматриваются в едином эволюционном ключе, а именно: живые организмы таковы, каковыми они являются на всех уровнях физиологических структур, систем и способов поведения, и стали таковыми в результате естественного отбора, то есть под воздействием окружающей среды. Итак, животные таковы, каковы они есть, и ведут они себя адекватно тому, как приспособились (а вернее, приспосабливались) в ходе эволюции к данной среде обитания. Их строение и поведение явились для них своеобразным «свидетельством» на выживание. Поэтому, чтобы понять поведение животных, необходимо изучать их в естественных условиях, и эту непреложную истину нам надлежит раскрыть.
Таков первый уровень этологических исследований, то есть наблюдения и описание поведения животных в естественных условиях. Построение этограмм и выявление всего арсенала естественных повадок – таковы необходимые отправные моменты при изучении любого животного. По этому принципу действовал Гуго ван Лавик, так поступают и многие другие этологи. Таковы характерные особенности данного уровня этологических исследований, таковы первоначальные требования, выдвигаемые молодой наукой.
Но круг интересов натуралиста этим не ограничивается. Ведь без экспериментирования нельзя установить, что же на самом деле движет поведением животного. Можно лишь выявить отдельные механизмы, связывающие поведение животного с особенностями его строения, которые наложили на него свой отпечаток и обусловливают некоторые его поступки. Еще на заре этологии ее основоположник взялся «высиживать» яйцо, из которого вылупилась гусыня Мартина. Старина Лоренц тем самым показал нам, что этология тоже может экспериментировать (а не является ли это ее долгом?). Она должна ставить опыты, чтобы утолить собственную жажду знаний и расширить границы познанного.
Правда, жажда знаний свойственна всем исследователям (вероятно, даже всем людям), и к этому вопросу мы еще вернемся. Здесь мне хотелось бы прежде всего подчеркнуть, что именно благодаря эксперименту Конрад Лоренц открыл явление импринтинга, то есть понял, что гуси отнюдь не наделены врожденной способностью распознавать представителей своего вида, а должны обрести эту способность на собственном опыте в самом раннем возрасте. Гусыня Мартина, считавшая ученого своей матерью, явилась первым подопытным животным в эксперименте, который дал толчок целому ряду исследований, привел к дальнейшим открытиям и породил в науке множество новых понятий. Нам стало известно неизмеримо больше о взаимоотношениях особей в сообществах многих видов животных, включая человека. Но наиболее ценно то, что мы теперь в состоянии дать более точное объяснение поведению изучаемых видов животных и отличать при этом (о чем речь пойдет ниже) признаки врожденные от тех, которые привиты позже или приобретены в результате импринтинга.
Одним словом, смысл предыдущих рассуждений сводится к тому, что этология включает в себя как наблюдение и описание поведения животных в естественной среде, так и экспериментирование в лабораторных условиях. Важно также, чтобы исследователь постоянно помнил о специфике естественной среды обитания данного вида и чтобы экспериментальные данные, полученные аналитическим путем, всегда сверялись с результатами наблюдений над животными в их собственном мире. Этим и отличается работа этолога от работы психолога-исследователя, который не является натуралистом в полном смысле слова, ибо экспериментирует исключительно в условиях лаборатории и поэтому нередко дает нам искаженное представление о животном – объекте его изысканий.
Таким образом, постановка эксперимента на собаке и лисице объясняется тем интересом, который представляет промежуточная, то есть аналитическая, стадия исследования. В процессе обсуждения нашего эксперимента попытаюсь делать ссылки на ту необычную среду обитания, каковой являются для собаки домашние условия. Кроме того, я постараюсь увязывать свои изыскания с другими экспериментами и другими данными, чтобы в результате возникла некая сеть, сплетенная из уже известных нам фактов и тех вопросов, которые порождены столь незначительным на первый взгляд событием, каковым является странная встреча собаки и лисицы.
А теперь коснемся вкратце вопроса о любознательности. Это необходимо, чтобы дать концовку вступительной главе и пояснить смысл самой книги. Любознательность – движущая пружина исследования. Все животные, в большей или меньшей степени, занимаются исследовательской деятельностью. У меня сразу же встает перед глазами картина поведения мыши, оказавшейся в незнакомой обстановке. Каждый из вас может проделать этот простейший опыт, купив белую мышку и приучив ее жить в ящичке. После того как животное окончательно освоится, устроив себе норку и выбрав место для отправления естественных
