всего журнала, всего того, что эти люди делали вместе, множества людей, которые творят нечто для целой страны, может быть, для целого мира, и она — в центре этого действа.

— Хорошо, хорошо, отлично, прекрасно, превосходно, — бормотал Тод, и камера быстро щелкала, а затем, схватив другую, он послал Эмму в кресло, потом — на обычные качели, свисавшие с крюков на потолке. — О'кей, — сказал он в конце концов. — Хорошо поснимали. — Все длилось почти четыре часа.

Изможденная, Эмма сползла с качелей и застыла в неуверенности рядом с ними. Остальные то уходили, то возвращались, и теперь встали неподалеку, тихо переговариваясь. Эмма продолжала стоять у качелей, долго, а потом Билл Страуд повернулся, и когда обратился к ней, его голос отдался эхом по всей комнате:

— Спасибо, Эмма, ты была молодцом. Мы дадим тебе знать.

Эмма осталась на месте, ожидая, когда подойдет Брикс. Но никто не подошел; остальные, продолжая беседовать, удалились от нее, и Брикс был среди них.

— Пойдем, дорогуша, — сказала Ли, беря Эмму за руку. — Ты оставила машину у «Эйгер Лэбс»? Я сказала им, что отведу тебя. Пойдем, сюда.

Эмма еще раз поглядела на Брикса, но он не обернулся. Потом она заметила, как на нее косится Ли.

— Ты отлично все сделала, — сказала Ли. — Я всегда могу сказать.

— О, Ли, ты такая хорошая! — сказала Эмма импульсивно. И всю дорогу домой, за рулем своей красной машины, она думала о Ли и ее словах. Ты отлично все сделала. Я всегда могу сказать. Но все равно, сколько бы она ни повторяла самой себе эти слова, перед глазами ее стояла лишь спина Брикса, когда он выходил из комнаты.

— Ну? — спросила Ханна, когда Эмма зашла на кухню через дверь из гаража. — Ты стала их знаменитостью или нет?

— Они сказали, что сообщат. А где мама?

— У нее ленч с кем-то, а потом они отправляются по магазинам. Дорогая, ты выглядишь измученной.

Эмма рухнула на стул у кухонного столика, со слезами на глазах:

— Я и есть измученная, я так устала, и даже не знаю, хороша ли была.

— Боже правый, Эмма, ты всегда хороша, просто чудесна. Если они тебя не возьмут, это будет значить, что им нужен другой вид чуда, только и всего.

Эмма подняла глаза:

— Спасибо, — сказала она и вспомнила Ли. Почему женщины так добры к ней, а не Брикс и его отец?

— Мама была в ярости?

— Она никогда не бывает в ярости. Она просто тревожится и оттого несчастна.

Эмма склонила голову:

— Знаю. Но она не должна управлять моей жизнью. Я хотела бы, чтобы она попыталась понять и помочь мне в том, чего я хочу, а не в том, чего она хочет.

— Я думаю, тебе стоит согласиться на колледж, — сказала Ханна нежно.

— Ну нет, хватит об этом, я нашла кое-что получше, и если она меня любит, то должна помочь…

— Никогда не обвиняй свою мать в том, что она тебя не любит! — пылко сказала Ханна. — Ты знаешь, что любит, больше всех на свете, она всё сделала для того, чтобы ты стала счастливой. Она думает, что ты совершаешь ошибку. Что же, ей нужно сохранять спокойствие, если это ее так волнует?

Эмма поиграла с солонкой:

— Я думаю, что если они меня возьмут, то перееду, заведу свою квартиру. Я как раз это обдумывала, когда ехала домой. Это же будет не работа, если я останусь здесь: мама возненавидит ее, и будет каждый день наблюдать, как я ухожу, вместо того…

— Никуда ты не переедешь, Эмма, господи, о чем ты говоришь? Этот дом — твой, здесь твоя семья и ты часть ее, а твоя мать совсем не из тех, кто может ненавидеть. Она будет любить тебя точно так же, как раньше. Зачем тебе уезжать? Разве что для того, чтобы спать со своим молодым человеком.

Эмма почувствовала, что ее лицо запылало:

— Я совсем не это имела в виду.

Ханна выждала немного, но Эмма по-прежнему молчала, опустив голову.

— Ну, если тебе не это нужно, то оставайся тут, — сказала Ханна. — Мы тебя любим и хотим, чтобы ты была здесь, а не бродила по окрестностям, как будто у тебя нет настоящего дома. Выкинь эту дурацкую идею из головы, даже не говори об этом матери, это сделает ее еще более несчастной.

Эмма подняла голову:

— Ханна, а она собирается выйти за Квентина?

— Почему бы тебе не спросить у нее самой?

— Потому что я не могу с ней говорить о нем. Или о Бриксе. И вообще о чем бы то ни было. Мы раньше только и делали, что болтали друг с другом, а теперь это едва удается. Он очень странный, Квентин, ты знаешь, Брикс ненавидит его и любит, и боится, мне кажется, а я вообще-то не думаю, что он хороший.

— Кто нехороший, Брикс или его отец?

— Отец, конечно. Брикс замечательный.

— Но он не сказал тебе сегодня, что ты была хороша? Эмма вздрогнула.

— Нет, он был с отцом и кучей рекламщиков.

— Неужели? Он не мог подойти и сказать: спасибо, ты была молодец, позже поговорим? Разве это не так же, как когда он не мог позвонить тебе целую неделю или больше, только потому, что там, где он работал или жил, не нашлось телефона?

— Оставь меня в покое! — закричала Эмма. — Я верю тому, что он мне говорит, я люблю его и знаю, что он любит меня, а если вы собираетесь продолжать об этом говорить, то я точно перееду — я не выдержу, если вы будете постоянно его в чем-то обвинять.

— Ладно, не буду. Слова не скажу. — Ханна начала возиться на кухне, готовить ужин. — Сегодня я попробую кое-что новое, весьма интересный рецепт. Так здорово, когда есть семья, которой можно готовить: я все время была этого лишена. А ты знаешь, что я была барменшей?

Эмма потрясла головой:

— Ты говорила, что поваром. Готовила для друзей, да?

— Да, и такое было, но еще я работала барменшей, правда, недолго, но у меня были важные клиенты. Люди из корпораций и несколько лонгайлендских богатеев.

Эмма рассеянно поглядела на нее:

— А это все было до или после мужчины из конторы по недвижимости?

— О, позже, — сказала Ханна небрежно.

— Но я думала, что ты сразу после него отправилась в колледж, чтобы стать учителем.

— Один раз я бросила свое учительство. Затем, через некоторое время возвратилась: я решила, что карьера бармена не для меня. — Ханна открыла холодильник, вытащила огурцы и семена сезама. — Точных дат я не помню. Все эти вещи забываются, когда тебе стукнет семьдесят…

— Но… — начала Эмма, но тут зазвонил телефон и она схватила трубку.

— Привет, малыш, — сказал Брикс. — Как себя чувствует новая Девушка Эйгер?

У Эммы захватило дух:

— Я им понравилась?

— Они с ума от тебя сошли. Они проглядели фото первых двух часов — это фантастика! Просто буйство какое-то было. Мне, наверное, медаль вручат, или премию. Они считают, что у меня самый лучший глаз за всю историю. Они даже никогда не знали, что я задумываюсь о нашей рекламной кампании; теперь будут держать в курсе всех планов. Больше я не папенькин сынок, и если дела пойдут так, как я думаю, то будет только один вице-президент, который, наконец-то и станет действовать, как вице-президент. Это самое лучшее, что со мной случалось; когда я надумаю уходить оттуда, у меня уже будет имя, которое что-то значит. Это…

— Брикс. Извини, но когда они меня возьмут?