Канзас». Но даже если бы она оказывалась на борту случайно выбранного самолета каждую неделю, ей пришлось бы (если ее опыт соответствует среднему) прожить более 140 тысяч лет, прежде чем она смогла бы погибнуть в авиакатастрофе. Животрепещущий ужас 11 сентября, с гибелью 2666 человек на четырех угнанных самолетах, по вполне понятной причине породил ват отказов от полета и оставил авиалинии и агентства путешествий в убытке. Но даже в 2001 г. было безопаснее летать самолетом, нежели ездить на машине (особенно после 11 сентября, благодаря усилению мер безопасности, возрастанию бдительности пассажиров и повышению вероятности того, что террористы отныне будут искать иные места для своих актов). Террористы, не дай-то бог, могли бы угнать еще 50 самолетов с 60 пассажирами на борту каждого из них, и если бы мы продолжали летать и после этого, все равно в конце 2001 г. летать было бы безопаснее, чем ездить на машине. Однако, как ни смешно, террористическая атака 11 сентября продолжает пугать людей и вынуждает их выбирать более опасные автомобильные шоссе. «Когда мы пугаем людей полетами на самолетах, все больше людей предпочитают ездить навещать родительский дом на машине, а в результате на дорогах погибает все больше и больше людей, — сказал Джон Стоссел. — Это — статистическое убийство».

• В середине 1980-х гг. мы с семьей провели год в Шотландии, летая на «Boeing 747», принадлежащем компании Air India, которая принимала тщательные меры безопасности после того, как террористы-сикхи незадолго до этого взорвали точно такой же самолет этой компании над Атлантическим океаном. В следующие месяцы было угнано несколько самолетов, а в Лондоне произошли взрывы в ответ на бомбардировку Ливии Соединенными Штатами, после чего количество американцев, приезжающих в Европу, сократилось в 2 раза. Как ни смешно, но даже с учетом этих террористических актов будущие туристы сталкивались с гораздо большей вероятностью стать жертвой, оставшись дома и рискуя ездить на машине по шоссе.

• В 2001 г. разразилась полемика по поводу того, что несколько баскетбольных команд из католических школ северного района Чикаго заявили, что они не чувствуют себя в безопасности, отправляясь играть в католические школы южного района Чикаго. Тем не менее они чувствовали себя в достаточной безопасности, продолжая играть в баскетбол, который приносит более 600 тысяч травм в год (согласно «Consumer Product Safety Review»).

• «Женщина едет по улице на машине, а на переднем сиденье радостно возится ее ребенок, — пишет Джон Ален Паулос. — Когда она приезжает в торговый центр, она хватает ребенка за руку так сильно, что причиняет ему боль, потому что боится, что его похитят» (не осознавая, насколько реже, по сравнению со столкновениями машин, случается похищение детей незнакомцами). Во время грозы мужчина, чтобы унять арах, закуривает сигарету. Другой мужчина избегает ходить по улицам города, которые считаются опасными, но при этом не пристегивается ремнем безопасности в машине Многие пассажиры машин думают, что в случае мелкой автомобильной аварии они могут удержать ребенка, сидящего у них на коленях, а многие непристегнувшиеся водители полагают, что смогут защитить себя, ухватившись за руль. Подобные ошибочные интуитивные предположения часто ведут к тому, что люди получают травмированного ребенка и рот, полный выбитых зубов. Многие общественные и личные решения связаны с суждениями относительно степени риска.

• После аварий на Трехмильном острове (Пенсильвания, США) и в Чернобыле люди стали бояться атомных электростанций гораздо больше, нежели их более раннюю альтернативу — угольные электростанции. Но какие электростанции представляют собой большую опасность, если мы учтем аварии в шахтах и на самих электростанциях, размещение ядерных отходов, кислотные дожди, загрязнение атмосферы и глобальное потепление? Прав ли был физик Ричард Уилсон, который сказал, что «страх Чернобыльской аварии принес больше вреда, чем сама Чернобыльская авария»? Наш здравый смысл не готов ответить на эти очень важные вопросы.

• Кроме того, люди боятся одних болезней больше, чем других. Многие женщины, например, боятся рака груди гораздо больше, чем сердечно-сосудистых заболеваний, хотя от сердечно-сосудистых заболеваний умирает в 5 раз больше женщин, чем от рака груди. Насколько распространены различные смертельные заболевания и сколько мы должны тратить, чтобы контролировать и искоренить каждое из них?

• Помня об образе сумасшедшего маньяка-убийцы из кинофильмов, люди противятся тому, чтобы в соседнем доме поселился пациент, выписанный из психиатрической больницы. «Только не рядом со мной», — говорят они. Но каковы на самом деле шансы быть убитым человеком, выписанным из психиатрической больницы?

Все эти вопросы заставляют нас спросить себя: почему наши интуитивные представления о риске так часто оказываются ошибочными? И как мы можем относиться к риску более взвешенно?

Если интуиция людей о вероятности того или иного риска так часто дает сбои, то мы должны выяснить, почему это происходит. Существуют четыре фактора, которые обусловливают разрыв между восприятием и реальностью.

Биологическая предрасположенность. Человеческое поведение прошло «проверку на дорогах» в каменном веке. Поэтому мы биологически готовы пугаться тех опасностей, с которыми сталкивались наши предки. Те, кто боялся пауков, змей, замкнутого пространства, высоты и гроз, чаще выживали и передавали эти страхи тем, кто приходил им на смену ...и кому на смену пришли мы. Психологи обнаружили, что очень легко научиться пугаться в ответ на эти стимулы, но очень трудно избавиться от этого страха. В экспериментах люди гораздо легче и быстрее вырабатывали условную боязнь пауков, боязнь или страх цветов. Современные страхи также могут иметь эволюционные корни. Наше биологическое прошлое предрасполагает нас бояться замкнутого пространства и высоты — и, следовательно, полетов, особенно на маленьких самолетах. Парки развлечений вызывают у нас дрожь, пробуждая наши первобытные страхи. Американские горки ассоциируются с опасностью, которой мы предрасположены бояться. В конце поездки мы знаем, что мы бросили вызов чудовищу и победили.

Более того, давайте задумаемся над тем, чему мы не склонны учиться бояться. Воздушные налеты во время Второй мировой войны породили удивительно мало устойчивых фобий. По мере того как война затягивалась, народы Великобритании, Японии и Германии не начинали паниковать все сильнее; напротив, они стали все более безразлично относиться к летящим самолетам, если те не находились в непосредственной близости. Эволюция не подготовила нас бояться бомб, падающих с неба, скрытого оружия или бензина с высоким содержанием свинца. Совсем другое дело — ядовитые змеи, ящерицы и пауки. Их мы на самом деле боимся — хотя Совет по Национальной безопасности сообщает только о двенадцати смертях в Соединенных Штатах в год от этих трех причин в совокупности. Похоже, что наши мозги «заточены» на то, чтобы опасаться ужасов родом из вчерашнего дня.

Эвристика доступности. «Большинство людей рассуждают, основываясь на эмоциях и ярких образах, а не на сухих цифрах», — сказал Оливер Уэнделл Холмс. Ужасающие образы телепередач и журналов — взрывающийся над Парижем, или угнанный самолет, врезающийся в здание Всемирного торгового центра, производят незабываемое впечатление. Доступность этих воспоминаний заставляет нашу практическую интуицию считать, что такое происходят часто. Австралия, Ирак и Мексика мгновенно всплывают в памяти, поэтому они кажутся более населенными странами, чем Бирма, Танзания или Бразилия. Но на самом деле именно в последних странах проживает на 60 120% больше людей. По сравнению с реальными показателями смертности, истории об авиакатастрофах имеют возможность появиться на страницах «New York Times» в 6900 раз чаще, чем истории о смерти от рака. То, что убивает обычных людей по одиночке, не является новостью; для первой страницы или выпуска новостей нужно, чтобы людей убивали пачками.

Тысячи безопасных поездок на автомобиле (для тех, кто пережил их, чтобы прочесть эти строки) развеяли нашу первоначальную тревогу во время вождения. В наше сознание врезались живые и запоминающиеся образы катастроф в других сферах. Это предоставляет людям знания и воспоминания об увиденном, «даже если они не осознают, насколько нерепрезентативной оказывается данная