Так или иначе, но я начал это движение. Причем в душе удивлялся своему собственному чудачеству.

Путь был неблизкий. На «Таганской» я сделал пересадку и пока доехал до «Текстильщиков» порядком запарился в перегруженном метрополитене. Отыскав по указателям нужный выход, я вышел на улицу, в метель. На автобусной остановке волновалась толпа, но мне удалось запрессоваться в первый же подошедший автобус. Поначалу я пробовал выглядывать в протертый на замерзшем стекле «глазок», но скоро потерял надежду сориентироваться. Автобус увез меня в совершенно глухие места. Сойдя на конечной, я поинтересовался, где нахожусь, но в ответ услышал такое варварское название, что подумал: а не занесло ли меня в какой-нибудь другой город?

Народ рассеялся, автобус укатил, и я осмотрелся. Вокруг были мрачные, черные пространства с редкими, далекими огнями, и только справа светился клин неизвестного жилмассива. Я обернулся на гудок и увидел проходящий по мосту поезд. Мне, по-видимому, было нужно в противоположную сторону. Отсчитав педантично сто шагов, я действительно остановился под одиноким уличным ФОНАРЕМ. Здесь дорога заканчивалась. Дальше никакого освещения не имелось. Дальше чернели какие-то заброшенные строения, за которыми прорисовывался суживающийся к щербатому верху ствол ТРУБЫ.

Я поплотнее заткнул джинсы в сапоги, чтобы снег не забивался за голенища, и стал пробираться прямо через сугробы в направлении трубы. Преодолевая заснеженную свалку с рогатками металлолома, торчащими из-под снега, словно обмороженные конечности, я задержался и, оглянувшись на оставленную — и уже довольно далеко — дорогу, испытал подобие давно забытого детского страха, бороться с которым было когда-то мучительно и приятно… «Поворот назад — это позор и смерть», — вспомнил я.

Я миновал полуразобранные сараи и оказался перед распахнутыми настежь воротами длинного, похожего на гараж барака, к стене которого был привален боком остов автоприцепа без колес. Я вошел внутрь барака и вышел с другой стороны через такие же ворота. Что-то однообразно и уныло поскрипывало.

Вот наконец и кирпичная труба, возвышающаяся над заброшенной котельной. Я обошел котельную и увидел, что за ней простерлась огромная, несколько впалая равнина, упирающаяся в довольно крутые и лесистые холмы. Напрягши зрение, я различил на холме среди деревьев третий ориентир и мою цель — купол далекого белого ХРАМА… Что-то знакомое почудилось мне в окружающей местности, но я никак не мог уловить, что именно. Я прикинул: до цели — учитывая, что придется пробираться по снегу, — около получаса пути. В «задании» Кома, как оказалось, не было ничего сверхъестественно трудного. Увязая в снегу почти по колено, я все же постарался прибавить ходу, чтобы побыстрее преодолеть скучный отрезок. В общем, решил я, такая прогулка по свежему воздуху только на пользу. Скоро мне стало жарко, и я даже расстегнул куртку и распутал шарф. Я устал и тяжело дышал. Ждал ли меня Ком у «цели»? Есть ли какой- нибудь смысл в выдуманном им мероприятии? Что он вообще хотел этим добиться? Я подозревал — на этом все и заканчивается: на большее у него не хватило фантазии. Хороший, добрый малый, но развлечения у него, оказывается, какие-то уж очень детские…

Я приблизился к узкой, темной полоске, широкой дугой изогнувшейся вдоль всей равнины и на которую я раньше как-то не обратил внимания. И теперь подойдя почти вплотную, я еще не мог сообразить, что это такое. Ее можно было принять за тропинку или… Я вдруг замер как вкопанный. Догадка поразила меня. Передо мной была вода! И сам я находился вовсе не на равнине, а почти на самой середине Москвы- реки неподалеку от Коломенского (и как это я сразу не догадался, что было знакомого в местности?). Подо мной был тонкий лед, вода и, возможно, еще один шаг — и я бы провалился.

Я осторожно попятился назад. Для купания я еще не созрел. Я не «морж». Так что уж лучше «позор и смерть». Я усмехнулся, переводя дыхание.

Прежде чем вернуться к автобусной остановке, я на всякий случай задержался на берегу и внимательно всмотрелся в противоположный берег.

— Ком! — крикнул я.

Потом несколько раз свистнул… Но ответа не было, и я (уже без всяких колебаний) отправился по своим следам назад.

Что это было — розыгрыш? Вряд ли. Несуразица какая-то. Белый храм — недостижимая цель? Как это понимать? Какая-то дурацкая символика. Я едва переставлял ноги. Одно я понял прекрасно: лазить по сугробам без лыж — дело, мягко говоря, утомительное. Если Ком ждет на той стороне, пусть всю жизнь дожидается. Зачем, спрашивается, я, идиот, перся в такую даль? Рефлексия проклятая? Романтика? Нет, права, права маман: маленькая у меня голова…

Вернувшись к ориентиру номер два — к заброшенной котельной со щербатой трубой, я почувствовал, что совершенно выдохся, и решил немного отдохнуть. Я толкнул ногой дверь котельной. Дверь отворилась. Я достал сигарету и закурил. Ступени вели вниз, в страшную черноту подвала. Да, именно «страшную»… Откуда это? Опять из детства? Детские страхи! Так свежи, оказывается, детские ощущения, что в какой-то миг могут навести оторопь и на вполне взрослого человека. Или наша «взрослость» гак мало стоит? Я переступил порог и спустился на несколько ступеней. А чего стоит нелепое желание проверить себя — неужели есть сомнения в своей способности побороть детские страхи? Я спустился еще на несколько ступеней, нащупывая ладонью стену, на которую с улицы падал слабый, густо-синий отсвет.

— А-а-а-а! — рявкнул я.

Так делают дети, пугая в темноте друг друга, и в первую очередь самих себя. Кого хотел испугать я? Наедине с собой мы — дети — это ясно. Я курил в темноте подвала, прислушиваясь к мягкому гуду метели на улице. Потом сунул руку в карман и достал спички, чтобы посветить. Я чиркнул спичкой и разглядел очертания вентилей и труб, обросших инеем, как мехом. Ничего примечательного. И, увы, ничего страшного… Я хотел зажечь еще одну спичку, но в этот момент за моей спиной с грохотом захлопнулась дверь на улицу, и от неожиданности я выронил коробок.

Я было дернулся вперед, споткнулся, потом поспешно отступил назад, присел на корточки, стал шарить по полу в поисках коробка — сначала в одном месте, потом в другом — и быстро потерял ориентировку.

В абсолютной темноте у меня перед носом тлел только огонек моей сигареты. Я вытянул вперед руки и стал искать выход. Мне почудился какой-то шорох, и я замер, прислушиваясь. Тишина, казалось, слушала меня. Я глубоко затянулся сигаретой.

— А-а-а-а! — вдруг раздался идиотский крик, и эхо тяжело запрыгало из угла в угол, словно чугунный