— Ну уж это какие-то абстрактные фантазии. По-моему, ты очень спешишь стать взрослой. Вспомни, сколько тебе лет!.. Короче, чтобы ты там ни слышала от родителей обо мне с Лорой, это тебя мало касается. Даже если мы с Лорой завтра расстанемся, ты…
— Конечно, я еще несовершеннолетняя… — То-то!
— … Но ведь о нас с тобой, о наших отношениях никто бы не знал, только ты и я…
— О господи! — воскликнул я. — Как ты хочешь сделать из меня уголовного преступника!.. И потом, Жанка, — тут я усмехнулся, — любовь! По-моему, когда любят, не занимаются такими меркантильными расчетами, как ты, — кто что кому может дать!.. Так что если ты успела отказаться от карьеры стюардессы и жены дипломата и остановила выбор на мне
— Во-первых, — прервала меня Жанка, — я, кажется, еще не объяснялась тебе в любви! А во-вторых, я не занимаюсь никакими расчетами! Я хочу понять, как мы могли бы с тобой жить, если бы…
— Нормально жили бы.
— Как вы сейчас с Лорой?
— Допустим…
— И всё?!
— Всё.
Мы шли с ней в ногу по Тверскому бульвару, и я обнимал ее за плечи.
— Я бы приносил домой зарплату, — говорил я. — Ты бы нянчила детей, варила обед. Я бы лежал на диване с кошкой и смотрел телевизор. Твой папаша устроил бы меня к себе, я бы выбился в люди, защитил кандидатскую. Мы бы кинулись покупать кроссовки, дубленки, мебель, ковры. Скопили бы на машину. Ездили бы в отпуск в Пицунду и на Рижское взморье.
— Замолчи! Хватит!
— Что ты, знаешь, сколько еще всего!..
— Знаю, — сказала Жанка. Но сейчас, значит, ты еще ничего этого не можешь? — подвела она суровый итог: — А Валерий может многое.
— Ну, — сказал я, — Валерий!..
— Когда ты в «Елисеевском» взял меня за руку, — призналась она, я вообразила, что мы в церкви и венчаемся…
Я потянул ее к скамье. Мы сели, и я поцеловал ее. На этот раз она охотно растягивала поцелуй и как будто забыла о времени. А я, со смешанным чувством ревнивой подозрительности и наслаждения, отнюдь не находя в нем целомудрия, но одновременно вспомнив, что такими же вот обстоятельными были и мои первые поцелуи и что как раз более поздний опыт подстегивал до минимума сокращать начальные стадии ради конечной цели. Я напрягал выдержку, но какой-то суетный страх все-таки заставил меня отстраниться первым.
— Какая противная погода, — с гордым равнодушием произнесла Жанка и положила голову мне на плечо.
«Вот и намерения! — подумал я. — Уж себе-то врать ни к чему. Я уверенно иду по этой дорожке. И конечно, знаю, куда приду, если буду продолжать в том же духе. Но я не буду продолжать. Я разоблачил себя в своих тайны помыслах и не позволю себе двигаться дальше. Никаких поцелуев. Иначе я за себя не ручаюсь. Кроме того, я должен восстановить отношения с Лорой, чтобы не впасть в безнравственность, как сказал Ком. Она меня любит. Она сейчас с Валерием. Я сейчас с Жанкой. Но больше никаких поцелуев!»
— По-моему, ты очень боишься меня развратить! — лукаво улыбнулась Жанка.
Я всматривался в нее вблизи и не находил в ней ничего детского. Ее губы приближались, и я целовал их. Ее губы делались все сочнее, все порочнее; она превращалась во врачицу, похохатывающую под красны крестом; воспоминание было невыносимым; на снегу расплывались кровяные плевки…
— Слушай, а ты еще девушка? — резко спросил я.
— Конечно! — удивилась она.
Я вскочил и рывком поднял ее за собой.
— Что? — встревожилась она.
— Отложим!
Я здорово разозлился на себя, а заодно и на нее.
— Надолго? — прошептала она.
— Не знаю! — ответил я. — Надолго!..
Я отвез Жанку домой, а сам поспешно вернулся назад. Мне не давали покоя идиотские вычисления. Я пытался вычислить свое право на Жанка. Если ей в 14 нельзя, то в 16 можно? Да? А в 15? Да? Нет? А в 15,5 А в 15,555?.. Бессмысленные периодические дроби мучили меня, и я не в состоянии был вычислить тот год, месяц, день, час и минуту, когда некое качество перейдет в некое количество… Я непременно хотел успеть поговорить Комом, но в «Некрасовке» его уже не оказалось. До закрытия библиотеки оставалось совсем немного времени, и ждать уже не имело смысла.
Я зашел в «Лиру», и, взяв несколько крепких коктейлей, заговорил с двумя страшными девками, которые охотно набросились на коктейли, потом мы присоединили к себе застенчивого юношу, который, как выяснилось, был при деньгах, обладал свободной квартирой и, преодолев боязливость, предложил нам отправиться к нему домой. По дороге юноша зачем-то непременно хотел уговориться со мной заранее — кому какая. Ему пришлось заплатить за водку и такси. В квартире был полный порядок и семейный уют. Папа с мамой, очевидно, только что отправились в отпуск командировку. Как бедный юноша ни хлопотал, чтобы все обошлось лично, мы все-таки что-то разбили или сломали. Словом, осквернили очаг. Вдобавок ему, кажется, так и не удалось получить то, ради чего он так напрягался и шел на жертвы. Я слышал, как он клянчил. Кажется, даже объяснялся в любви. Мы выпили все, что привезли с собой плюс папин коньяк из серванта. Наконец, в моей голове не осталось никаких цифр и «намерений». Я обнял женщину. Говорят, в какой-то секте самоубийцы стремятся спустить курок как раз в такой пиковый момент. Это не лишено смысла. Но у меня не было револьвера. Поэтому я оттолкнулся от женского тела как от берега, и уже через пять минут, продолжая жить, шел с сигаретой по незнакомой не улице.
Метро еще функционировало. При входе из-за мраморной кол меня осторожно окликнул какой-то доходяга.
— Эй, товарищ, посмотри, этот стоит?
— Кто? — не понял я.
— Ну, этот. Мент.
Я посмотрел. Милиционера не было видно.
— Не видно, — сказал я.
— Тогда побегу!
Я невольно усмехнулся, глядя, как пьяненький, крадучись и пригибаясь, словно под обстрелом, затрусил по переходу к турникету.
Я отыскал монетку и подошел к телефону-автомату. Перед тем как набрать последнюю цифру номера, я прислушался к себе и даже немного вился своему исключительному равнодушию: я звонил только потому, что у меня не было желания сталкиваться с Валерием в белых трусах себя дома… У себя дома?!
Лора сняла трубку. Я услышал музыку. Я молчал.
— Где же ты? Где? — вдруг зашептала Лора, сразу назвав меня по имени, хотя я еще не произнес ни звука. — Мы с ним вдвоем, понимаешь? Ты, ты будешь виноват, если что-то случится! Мне очень плохо. Я боюсь сделать непоправимое. Но я еще держусь. Не знаю, надолго ли меня хватит. Приезжай скорее, спаси меня!
Мгновенно от моего исключительного равнодушия не осталось и следа, хотя из бессвязного шепота жены я мало что понял.
— Еду! — крикнул я.
Я заглянул в кошелек и с досадой обнаружил, что денег на такси у меня уже нет. Я побежал по переходу метро к турникету, зажав в пальцах пятачок. Из служебной двери навстречу шагнул милиционер.
— Молодой человек, можно вас на минутку? — Милиционер приглашал в помещение; давать задний
