— Надо, значит надо…
— Итак, какой сейчас год?
— Тысяча триста пятьдесят девятый! Глухое средневековье! — пробормотал я, после чего окончательно отключился, так и оставшись за кухонным столом.
Мне снилась какая-то мерзость. Во сне я все старался проснуться, просыпался, но оказывалось, что это другой сон, и я снова старался проснуться, просыпался, но оказывалось, что это третий сон, и так далее. По-настоящему я проснулся оттого, что меня стали трясти за плечо.
Я открыл глаза и увидел перед собой какую-то дурацкую — сплошь в белой пене — рожу.
— Тремблинг проклятый! — услышал я.
Придя в себя, я узнал Валерия, который совал мне в руки безопасную бритву и, как я понял, просил себя побрить.
— Тремблинг! — твердил он.
— Тысяча триста пятьдесят девятый… — пробормотал я, соображая, откуда эта цифра взялась в моей голове.
От всплывшей странной цифры я восстановил весь ночной разговор с Комом.
— Тремблинг офигенный!..
— А где Ком? — воскликнул я, отталкивая руку Валерия и вскакивая.
— Какой Ком? Не было никакого Кома! — удивился Валерий. — Успокойся, друг!
— Мы с ним еще разговаривали, когда ты пьяный лег спать!
— Что ты, друг!! Я не то что, как спать лег, а и как у тебя оказался, не помню…
Взглянув на часы, я бросил намыленного Валерия и побежал на работу, размышляя о ночных «откровениях».
Я не жалел о том, что рассказал Кому такие подробности о себе. Не было никакого сожаления, что выболтал что-то лишнее. Ком был мне очень симпатичен, и я только подумал, как мало, оказывается, я знаю о нем самом…
Как дети, мы клялись друг другу в дружбе, но, что удивительно, я теперь действительно чувствовал себя как бы связанным с ним прочными узами. Речь шла о какой-то другой, новой жизни, которую я должен был начать. Я улыбнулся при воспоминании о его странной одержимости, о его горячих словах но поводу борьбы с «врагами», «конспирации» и прочем. «Чем бы дитя пи тешилось…» — подумал я. Интересно, что сказал бы обо всем этом Сэшеа. Такие вещи как раз в его стиле… Да, все это было бы очень забавно, когда бы за всем этим не проступали контуры чего-то тяжелого, мрачного и… болезненного… Кроме того, «откровения» прошедшей ночи (какими бы фантастическими и оторванными от действительности они ни казались) неизвестным, но несомненным образом соединились с последними, тревожными и еще не до конца понятными событиями, в центре которых оказались Жанка и я… Что Ком говорил о моих «намерениях» относительно Жанки?..
На работу я опять опоздал, но на этот раз у меня приключилась неожиданно скверная склока с Фюрером. Честно говоря, я даже не заметил, как это произошло. Видно, поглощенный мыслями о разговоре с Комом, я довольно бесцеремонно отмахнулся от него, когда он, порядка ради, собрался сделать мне внушение. К тому же дело было при всех, Фюрер обиделся и взяв официальный тон, потребовал объяснительной. Я отказался и вдобавок, разглядывая его ограниченную и злую физиономию, не удержался и что-то сострил на его счет. Мы принялись орать друг на друга, а потом я махнул рукой и ушел курить. Я понимал, что не нрав, но зашло слишком далеко Фюрер подал на меня докладную начальству.
Я ждал Сэшеа на нашем месте, но Сэшеа, как самый дисциплинированный сотрудник, весь день просидел за своим письменным столом, не поднимая головы. Когда же я попробовал с ним заговорить, заявил, что больше не желает со мной беседовать на «личные темы».
— А ты знаешь, что твоя идиотская записка попала к Лоре? — воскликнул я.
— Вот и чудесно! — холодно ответил он.
Я понял, что по крайней мере сегодня с ним разговаривать бесполезно. Я раскрыл на коленях старую «Иностранку» и принялся перечитывать «Гантенбайна» Фриша. Очень хорошо пишет Фриш. Я так зачитался, что даже позабыл, что нужно остерегаться Фюрера, чей полный возмущения оклик: «Займитесь же наконец делом!» — не замедлил настичь меня и еще больше испортил настроение.
Потом я перекуривал на лестнице. Ко мне присоединилась Оленька, собравшаяся, как я понял, поддержать меня «морально».
— У тебя дома неприятности? — участливо прошептала она. — С женой, да? Из-за головы, да? — И поскольку я молчал, продолжала: — Я тут достала один старинный народный рецепт для укрепления волосяного покрова… — Она торопливо протянула мне листок.
— Иди ты со своим рецептом, — знаешь куда… — грубо сказал я. — Больше ведь все равно не будем «музыку слушать», понимаешь?..
Оленька порывисто отвернулась к окну и, вероятно, заплакала, а я швырнул только что начатую сигарету в урну и ушел. Зря обидел хорошего человека… Но как я должен был поступить — «по совести»? Позволить Оленьке еще раз потренировать на мне свое умение «быть интересной»?..
Когда позвонил Ком, я сидел за своим рабочим столом, разложив перед собой чертежи и схемы, и пробовал серьезно размышлять о своих «намерениях» относительно Жанки.
Как-то удивительно было услышать голос Кома в будничной обстановке после ночного разговора, туманное завершение которого так плавно сливалось со сном… Я не удержался и спросил:
— Так когда же начнется другая жизнь?
— А она уже началась, если ты внимательно присмотришься, — последовал ответ.
— Ну, в некотором смысле…
То, что между мной и Комом действительно установилась какая-то связь, подтверждали звучащие в его голосе необыкновенно теплые и дружеские интонации.
— Я имею в виду поддержание формы и прочее, — напомнил я.
— Понимаю твое нетерпение, — сказал Ком. — Но сегодня тебе лучше отдохнуть, сосредоточиться, хорошенько выспаться. Завтра тебе понадобятся силы… Понимаю, какая работа закипела теперь у тебя в душе, как обострились личные проблемы, какие сомнения мучают… Но все же ты должен постараться отрешиться от всего и отдохнуть… Впрочем, если тебе срочно понадобится со мной увидеться, ты знаешь, где меня найти.
— Да, нам нужно увидеться! Мы еще о многом не договорили…
— Ты хорошо помнишь, что вчера обещал? — спросил Ком, и в его голосе сразу зазвучали металлические нотки.
— Ну, в общих чертах…
— Нет! Ты все должен помнить! — жестко сказал Ком и добавил, уже несколько мяте: — Очень тебя прошу, не нарушай своих обещаний, не огорчай меня. Ведь мы теперь с тобой одно. Я за тебя отвечаю.
— Не волнуйся, старик! Я все помню! — успокоил его я и, чтобы отвлечь от этого щекотливого разговора, поинтересовался, как у него с работой, он ведь хотел устраиваться к нам.
Ком сообщил, что уже начал оформление и, возможно, уже на следующей неделе выйдет па работу.
— Так скоро? — удивился я. — Ты уже был в кадрах? Ты что-то не так понял. Оформление занимает месяца два…
Ком вдруг замялся и, мне показалось, смутился.
— Ну, — начал он, — у меня-то особые дела…
Я так понял, что он имеет в виду свою службу в армии, и не стал переспрашивать. Меня интересовало другое. Но об этом нельзя было по телефону.
Я решил непременно заехать после работы в «Некрасовку», чтобы продолжить, может быть,
