— Будь спок, — не стал спорить он и тут же принялся укладываться. Ком в прихожей уже надевал шинель.
— Ну что ты, старик, — зашептал я, — он просто трепло. К тому же пьян в стельку. А что касается кота, то тут мы как раз тебя прекрасно понимаем…
— Какого еще кота? — спросил Ком, надевая панаму; у него на лице появилось подобие смущения или недоумения.
— Ну, черт с ним, с котом!.. Но, может быть, ты мне сейчас действительно нужен, а ты меня бросаешь! — сказал я наобум, притворившись обиженным, что он уходит.
Ком сразу остановился и внимательно посмотрел на меня.
— Да, — обрадовался я, — бросать друга не годится! Это предательство и свинство!
— Я тебя не брошу, — очень серьезно сказал Ком. — И не предам. Валерий в белых трусах вышел на кухню и, как сомнамбула, разыскав
на полках пустую бутылку, налил в нее воды и унес с собой в комнату. А еще через минуту — сладко похрапывал.
Я тоже был не прочь завалиться спать, но помня, что Кому, может быть, как раз сейчас необходима дружеская поддержка, занялся приготовлением кофе. Может быть, ему просто нужно выговориться. Или что-то в этом роде. Я поплотней прикрыл дверь в комнату, а также кухонную дверь. — Я тебя никогда не предам, — повторил Ком.
— Ну, — сказал я, — прекрасно. Я тебя тоже.
— Запомни, пожалуйста, — попросил он, — что ты сейчас сказал. — Что же запоминать, — удивился я, — я и так не забуду…
Я поставил на стол большой кофейник. Я хотел выложить на стол дефицитные продукты из Валериного «пайка», который обнаружил в холодильнике, но Ком отрицательно покачал головой.
Мы сидели друг против друга. Я взглянул Кому в глаза, которые были как бы продолжением черной февральской ночи за окном, и неожиданно для себя спросил:
— А что, Ком, интересно, как тебе понравилась наша семейка?
— Зачем спрашиваешь? — спокойно сказал Ком. — Ты и сам все хорошо понимаешь.
— Да, — пробормотал я. И знаешь, они ведь терпят меня только до того момента, пока Валерий не внесет «определенность». А я, как идиот, сижу, жду решения своей участи.
Ком пристально смотрел на меня. Я усмехнулся про себя, вспомнив о «гипнотических свойствах» черных глаз.
— Конечно, достаточно один раз пообщаться с ними, чтобы понять, что они из себя представляют, — продолжал я. — Ограниченные люди. Обыкновенные мещане… Ты спросишь: в чем тогда дело? Чего я жду? Зачем мне их мещанский мирок?
Ком кивнул утвердительно, и я рассмеялся.
— А знаешь ли ты, — воскликнул я, — с какой радостью, с каким удовольствием я в этот мещанский мирок окунулся?.. Налаженный быт, семейные обеды, поездки на дачу, своя квартира, красивая жена, уют… Это все, между прочим, замечательные вещи! Я не шучу!.. Да еще тесть обещает устроить на хорошую работу и вывести в люди. Ни о чем другом я и не мечтал… Ну, чем я лучше их? А?
— Ты лучше, — твердо сказал Ком.
— Нет, я, может быть, даже хуже! Я объективно себя оцениваю. У меня ведь нет никаких особых талантов. Я не способен на что-нибудь достойное… Что же мне делать? К чему стремиться?
— Очень хорошо, что ты задаешь себе такие вопросы.
— Я хочу нормальную семью. Дети, квартира, дача, машина… Ничего более глобального я не вижу. Есть в этом, конечно, какая-то обыденность… Но ведь я действительно не вижу для себя ничего другого!
— Главное, что ты чувствуешь обыденность, — сказал Ком.
— О, по этой части я не могу соперничать с Сэшеа!.. Кроме обыденности, он чувствует еще и ограниченность, и замкнутость!
— Нет, — пробормотал Ком, — у него другое… Я не придал значения этим словам.
— Так и живу, — усмехнулся я. — Видишь, каким бревном можно стать в двадцать пять лет… Кажется, единственный сохранившийся интерес — это женщины.
— Но ведь что-то тебя мучает! Что-то мешает успокоиться!
— То и мешает, что я слишком обыкновенный человек. Вот и Лориных родителей это не устраивает. Впрочем, это бы еще полбеды… Это не устраивает Лору… Я не знаю, что ей нужно. Что я должен ей дать? Она и сама, кажется, не знает. Но тихого семейного счастья ей мало.
— Ты же говорил, что сначала у вас все было хорошо? — заметил Ком.
— Да, черт возьми, мне даже не верится, что мы так хорошо могли с ней жить… — вздохнул я.
Я принялся рассказывать Кому о беременности Лоры, о нашей женитьбе и о том, как у нее случился выкидыш… Это было странно, потому что о том, что Лора была беременна не от меня, я не рассказывал ни матушке, ни лучшему другу Сэшеа, но с Комом решил поделиться. Мне даже захотелось рассказать ему и о той ужасной сцене в ванной, о которой я и сам старался лишний раз не вспоминать.
— Она была такая слабенькая после больницы, такая жалкая и в то же время такая любимая, что я с ног сбивался, стараясь как-то поухаживать за ней, чем-нибудь угодить. Я сам готовил ей еду, вникая в ее вкусы, кормил с ложечки, что ей очень нравилось. Когда мы въехали в эту квартиру, я со всем пылом взялся благоустраивать наш дом, скрупулезно следуя всем пожеланиям Лоры. Мне это не было в тягость, я сам получал огромное удовольствие. Отношения у нас были превосходные. Вообще все было прекрасно… Помню, Сэшеа, как всегда особо интересующийся интимными делами, пристал ко мне с вопросом, какова Лора в этом отношении. Он так надоел мне, что я ответил, что если он не хочет на всю оставшуюся жизнь потерять покой, то лучше ему не знать этих подробностей… Особенно Лора любила, чтобы я сам купал ее в ванной. Еще когда мы жили в Сокольниках, это вошло у нас в обычай… Извини, что я останавливаюсь на таком интимном моменте, но это необходимо, чтобы ты понял то, что случилось потом…
Ком слушал необычайно внимательно и серьезно. Мне это было очень приятно. Я не был избалован такой искренней участливостью, общаясь с Сэшеа, которого хоть и считал самым близким другом, но который обладал мерзкой чертой перебивать на полуслове и пренебрежительно кривить физиономию, как только видел, что я пробую рассказать самое для меня дорогое, по-настоящему меня волнующее. Так что в конце концов я вообще зарекся с ним откровенничать.
— В прошлом году мы были вынуждены провести отпуск врозь, так как для укрепления здоровья Лоре потребовалось отправиться в специальный санаторий по профилю женских болезней. Мы первый раз расстались так надолго, и я очень мучительно переносил разлуку. Я послал жене длинное и сумбурное любовное письмо. Не помню уж, что я там писал, помню только, что неоднократно восклицал, что, кроме нее, мне в этой жизни ничего не нужно… В ответ Лора прислала открытку с морским пейзажем и несколькими странными, торопливо набросанными словами, что ей, Лоре, в этой жизни не нужно ничего… кроме моря… Потом она вернулась…
Она вернулась загорелая, загадочная, прекрасная, с незнакомой хрипотцой в голосе. Когда после месяца одиночества вдруг получаешь такую женщину, становишься глубоко религиозным человеком.
На столе стоял букет махрово-кровавых гладиолусов.
— Тебе не терпится смыть с меня соль? — спросила меня Лора.
Она ступила в ванну. Брызнули водяные струи душа. Вода, касаясь ее кожи, превращалась в золото. Я одел ее в пышную пену. Мокрые волосы упали на лицо, как паранджа.
— Ты моя единственная.
— Не могу похвастать тем же.
— Ты регулярно посещала процедуры? — Я пропустил ее слова мимо ушей.
— А как же! Солнечные и морские ванны, массаж, растирание мужским телом… Отпусти руки, больно!..
