политической работе, но это, видимо, объясняется тем, что весь конец 1942 и начало 1943 года командование фронта было занято разработкой плана и интенсивной подготовкой операции по прорыву блокады Ленинграда. Эта операция была весьма сложной и ответственной — второй, после победы под Сталинградом, крупнейшей операцией Красной Армии. Сложность ее заключалась в том, что предстояло овладеть укреплениями противника, которые он создавал в течение полутора лет.
Понятно поэтому, что план и сама операция разрабатывались и подготавливались с предельным вниманием, чтобы успех дела не вызывал никакого сомнения. Вся работа велась под руководством Г. К. Жукова и К. Е. Ворошилова — представителей Ставки Верховного Главнокомандующего.
В результате планирование операции, ее учебно-тренировочная подготовка, а затем и осуществление были проведены блестяще. Но, повторяю, это отняло у командования фронтом много сил, времени и внимания.
Хотя операция прорыва, в сравнении со Сталинградской битвой, была миниатюрной, ее значение для населения и защитников разблокированного Ленинграда и всего Ленинградского фронта трудно переоценить. После прорыва блокады и город, и войска Ленинградского фронта могли отстаивать свои рубежи более твердо, оказывать врагу более стойкое сопротивление.
Огромно и военно-политическое значение этой победной операции. После Сталинграда, успешных операций на Северном Кавказе, прорыва под Ленинградом все мы, фронтовики, воспрянули духом: пришел и наш черед бить немцев! Мы можем и обязаны их бить, разгромить и изгнать вон с нашей земли!
Однако судьбы войны пока решались не на Волховском фронте. До нас черед дошел лишь в январе 1944-го. В сравнении с другими фронтами, Волховский фронт считался более спокойным. Два с половиной года он не сходил с места. Трудно назвать другой подобный фронт, исключая, разумеется, Ленинградский, но последнему некуда было продвигаться: впереди был сильнейший враг, позади — море. Нашему же фронту задача пока не менялась. Но время шло, и события развивались своим чередом.
Лето 1943 года у нас действительно прошло спокойно. Это, конечно, не значит, что мы сидели сложа руки. И все-таки в наших частях и соединениях, как в отстойнике, постепенно накапливались нежелательные осадки.
На одном из совещаний агитатор политотдела армии Федоров докладывал начальнику политотдела:
— В сорок четвертую стрелковую дивизию я прибыл впервые. Разыскав штаб, я обошел все его отделы. Побывал также в роте разведки, в комендантском взводе, на кухне, в офицерской столовой, где сытно пообедал, на складе АХЧ. И куда бы я ни пришел, меня никто не остановил, не задержал и даже не спросил, кто я такой и почему болтаюсь по всему расположению штаба дивизии.
Генерал молча слушал и барабанил пальцами по столу, глядя куда-то поверх Федорова, потом резко спросил:
— И что же там делает комиссар штаба? Это его прямая обязанность организовать охрану, чтобы не проникла в штаб ни одна вражеская мышь.
— Мне кажется, комиссар штаба в этой дивизии развивается лишь в собственном поперечнике и ни о чем другом не заботится, — с обидой ответил агитатор.
Генерал круто повернулся к нему, они оказались почти лицом к лицу, и в упор спросил:
— Ты когда из дивизии?
— Вчера вечером, — спокойно ответил Федоров.
— Ну вот что, — глядя на часы, сказал генерал. — Через полтора часа приходи ко мне на квартиру, продолжим разговор.
Федоров поднимался по ступенькам в квартиру генерала, как вдруг его окликнули из стоявшего у крыльца «виллиса», в нем сидели шофер и какой-то солидный солдат. Не обратив внимания на улыбавшихся шутников, он продолжал подниматься на крыльцо, как вдруг услышал:
— Капитан Федоров! Иди, садись в машину. Поедем в «твою» дивизию.
Вглядевшись пристальнее, он узнал генерала в сидевшем рядом с шофером солдате и не удержался от смеха, проговорил извиняясь:
— Не узнал вас, товарищ генерал.
— Тем лучше. Значит, я хорошо замаскировался. Поехали, — обращаясь к шоферу, приказал генерал.
Не доехав с полкилометра до КП дивизии, генерал приказал шоферу свернуть в лес и отправился один на командный пункт дивизии, оставив машину с шофером и Федоровым в лесу, уже на ходу приказав:
— Через час быть на КП.
Беспрепятственно повторив весь путь Федорова по всему хозяйству штаба дивизии и убедившись в правдивости доклада агитатора, он зашел в блиндаж командира дивизии и его заместителя по политической части. Проходя мимо адъютанта, который в это время грозно кричал на кого-то в телефонную трубку, генерал по-солдатски козырнул ему и также беспрепятственно прошел в кабинет комдива.
— Хорошо, что я не диверсант, — улыбаясь, заговорил генерал, — но что могло бы случиться с вашим штабом и с вами, если бы я оказался им?
Ничего не понимая, командир дивизии и его замполит, узнав генерала вскочили с мест и наперебой стали спрашивать:
— Товарищ генерал, что с вами? Почему вы в таком виде? Что случилось?
Сбросив солдатскую шинель, генерал зло закричал:
— А я хочу вас спросить! Почему вы! в «таком виде»?! Почему вы! в таком беспечном состоянии?! Почему вы! опустились до такой преступной халатности?! Где ваша фронтовая бдительность?! Где охрана штаба?! Что у вас делает комиссар штаба?!
— Несколько дней назад, — успокоившись немного, продолжал генерал, — мой работник — в форме капитана! — обошел все отделы вашего штаба: разведроту, офицерскую кухню, склады и самого «бдительного» часового — комендантский взвод, а сегодня — в форме солдата! — я проделал тот же маршрут, и ни его, ни меня нигде и никто не только не задержал, но даже не спросил: кто я такой, почему расхаживаю по расположению штаба дивизии? Это что такое?! Как это называется на военном языке, я уже не говорю, на фронтовом?! Почему вы подвергаете свой штаб и самих себя смертельной опасности?! Кто вам дал на это право?!
Поняв наконец «шутку» генерала, комдив и его замполит стояли теперь навытяжку, опустив глаза.
— Соберите начальников отделов штаба дивизии, командиров частей и начальников штабов, — распорядился генерал. — А комиссара штаба дивизии немедленно ко мне.
В штабе поднялся настоящий переполох. Через непродолжительное время на всех выездах и въездах, на всех проходах и тропинках были выставлены часовые. Установлены пароль и пропуск. Пищеблок был закрыт для всех посторонних. У складов выставлена охрана.
Закончив поздно вечером совещание, генерал обратился к комиссару:
— Ну а вы, товарищ Гинсбург, побыстрее собирайтесь, поедемте со мной. Вам тут больше делать нечего. Порядок на командном пункте навели без вас. Побудете немного в резерве, пока подыщем вам подходящее место, где-нибудь в стрелковом батальоне.
Услышав такое намерение начальника политотдела армии, комиссар побледнел и не мог сдвинуться с места. Генерал с презрением рыкнул:
— Что вы сидите, раскапустившись?! Собирайтесь! Живо!
Еле оторвавшись от стула, Гинсбург медленно побрел к выходу. Вызвали машину и стали ожидать комиссара штаба. Наконец он появился. Два солдата в обеих руках с трудом тащили его громоздкие вещи; еще два больших чемодана, пыхтя и отдуваясь, тащил сам Гинсбург. Все вылезли из машины и стали укладывать вещи штаба. Но не тут-то было. Вещи никак не умещались в американском «виллисе». Правда, вещи можно было все же как-то втиснуть в кабину, но тогда негде было бы поместиться самому комиссару и капитану Федорову.
— Вот это хозяйство! — наблюдая за погрузкой вещей, тяжело вздохнул генерал и повернулся к комиссару: — Вот что, товарищ Гинсбург, возьмите подводу и приезжайте в политотдел армии завтра.
