подтягивали резервы, накапливая силы, — по-видимому, тянули время. Мы же активно готовились оказать противнику необходимое сопротивление и задержать здесь врага как можно дольше: рыли окопы, ходы сообщения, сооружали огневые точки и блиндажи, минировали проходы, ставили проволочное заграждение, растягивали «спираль Бруно», МЗП[6]. Командный пункт и штаб дивизии разместились в девственном лесу южнее села Большое Городище, а тылы дивизии прочно обосновались в самом селе.
Из села еще до нашего прихода были эвакуированы учреждения, кооперативные и торговые предприятия, правление колхоза, животноводческие фермы, склады и прочее имущество, а также дирекция семилетней школы, эвакуировалась и наиболее патриотическая часть населения, лишь небольшая часть селян и две учительницы продолжали жить в селе.
Подувшие северо-восточные ветры усилили заморозки, земля промерзла до тридцати сантиметров, работать на фортификационных работах стало трудно, особенно на минировании. Но через неделю внезапно подул теплый южный ветер, и морозы прекратились. Наступила оттепель. А с ней и свои трудности. Промерзшая земля оттаяла и превратилась в липкую грязь. Движение затруднилось. Грязь тянулась за колесами повозок, буксовали машины, артиллеристы, упираясь плечом в лафеты, помогали лошадям тащить пушки, а минеры теперь вынуждены были ползать по грязи и восстанавливать мины. Особенно трудной и опасной была ювелирная работа по установке взрывателя. Пока готовишь мину, она превращается в комок грязи, и вот в этом комке грязи нужно найти отверстие, вставить в него залипшими грязью руками взрыватель и только после этого установить мину — тоже в грязь, и замаскировать — опять-таки грязью. Это было очень опасно. Тем не менее работы по укреплению линии обороны были закончены, и нас отвели в деревню Пчева, поближе к штабу полка.
Погода установились на редкость теплая и сухая. Грязь постепенно исчезла, дороги утрамбовались, и наша фронтовая жизнь вошла в свою обычную колею.
Энергичный и непоседливый старшина роты Арешкин, быстро наладил добычу свежей рыбы, глуша ее в реке поначалу трофейными минами и гранатами, а потом потихоньку переключился и на свои. Во всяком случае, он почти ежедневно обеспечивал роту свежей рыбой, пока его не прихватили с противотанковыми ручными гранатами. Старшину строго предупредили, и с тех пор свежей рыбы мы уже не ели.
Как-то утром с группой офицеров я возвращался с КП дивизии в полк, с нами шел и заместитель комдива по строевой части подполковник Мелкадзе. Пройдя более полпути, мы вдруг услышали сильную канонаду и пулеметно-автоматную трескотню на левом фланге нашего полка. Немцы перешли в наступление! Мы бросились бежать, а до полка километров семь! Наконец мы в расположении полка, еще через километр миновали не останавливаясь КП, задыхаясь, выскочили на небольшую поляну, и тут вдруг на нас ринулась огромная, человек в двести, ревущая толпа наших солдат с криками:
— Немцы! Немцы!
— Стой! — закричал Мелкадзе, выхватив и высоко подняв над головой пистолет. — На-за-ад! Куда бежишь? Стой! Стрелять буду! Сто-ой! — Опять и опять он стрелял в воздух, кричал бегущим, угрожал пистолетом.
Мы вклинились в толпу, пытаясь пресечь панику, но сделать ничего не могли, обтекая нас, солдаты, с выкаченными на лоб глазами продолжали бежать. Услышав крики и стрельбу, на помощь нам бежали солдаты и офицеры с КП полка. Убедившись, что применяемые меры не достигают цели, Мелкадзе, сунув пистолет в кобуру, схватил длинную палку и стал палкой, как стадо перепуганных баранов, заворачивать бегущих. Увидев неожиданный, но хороший эффект от выдумки подполковника, мы немедленно последовали его примеру и в короткий срок остановили панику, к тому же без каких-либо особо тяжких потерь. Подполковник быстро всех выстроил и задал вопрос:
— Зачем вы пришли на фронт?
Никто из них не нашелся с ответом на этот самый простой и ясный вопрос. Лишь один попытался откровенничать, заявив:
— Мы не сами пришли, нас пригнали сюда.
— И кто же вас «пригнал» сюда и зачем? — опять спросил Мелкадзе.
Это их сбило с толку. Ведь сказать, что их «пригнал» председатель сельсовета, — слишком глупо. Сказать, что их мобилизовал райвоенкомат, — так это его обязанность. Сказать, что их призвало правительство, — так это же его долг и обязанность перед народом, на который напал жестокий враг.
— Вы говорите, что вас «пригнали» сюда. Тогда кто же должен защищать страну? Кто, если не сами граждане — если не мы с вами! Но если вы не хотите защищать свою Родину, тогда вы обязаны спросить и у самих себя: зачем же вы — такие! нужны Родине?
Могильная тишина воцарилась в толпе беглецов. Ответа у них не было, да и быть не могло. Меня поразило: они стояли шеренгами, но это был не строй и не воины — это была толпа. Опустив глаза, они стояли неподвижной массой, как деревянный частокол. Многие уже поняли, что по законам военного времени все они должны быть расстреляны на месте, без суда и следствия — как трусы и паникеры, сбежавшие с поля боя.
А бой продолжался, там гибли наши товарищи! И бой подступал все ближе. Ситуация становилась трагической. Немцы нащупали слабое место на стыке полков и теперь значительными силами глубоко вклинивались в нашу оборону, вышли во фланг нашего полка. Возникла реальная угроза окружения. Нужно было во что бы то ни стало задержать врага! А мы?! Мы стояли перед строем этих жалких трусов и паникеров и вели с ними беседу!
— Вы слышите, презренные трусы, как борются герои с превосходящими силами противника! — закричал Мелкадзе, указывая в сторону, откуда раздавался гул сражения. — Но их ничтожно мало! Вы их оставили одних против врага! Им надо помочь немедленно! — И, шагнув вперед, громко скомандовал: — Слушать мою команду! Равняйсь! По порядку номеров, рассчитайсь!
Выйдя на высотку, мы увидели, что наши, отстреливаясь, отходят в глубь леса, и следом, наступая, идут густые цепи гитлеровцев с автоматами, упертыми в брюхо, идут в полный рост, создавая шумную трескотню.
Быстро разделившись на группы по пятьдесят человек, мы залегли на высотке.
— Огонь! — крикнул Мелкадзе. И снова: — Огонь! Огонь!
Вновь и вновь залповыми ударами мы гвоздили врага! Цепи сразу заметно поредели и смешались. Почувствовав организованный отпор, немцы заметались и, понеся ощутимые потери, бросая убитых и волоча за собой раненых, повернули обратно. Наши трусы, которые недавно дрожали от одного слова «немцы», теперь приободрились и стали вести дружный, более точный и прицельный огонь.
Для фронта особого значения этот успех не имел, он лишь на непродолжительное время задержал противника. Но для нашего полка это был решающий бой: мы смогли избежать окружения. Как вскоре оказалось, многое значил этот бой и для всей дивизии. Вынужденные оставить свои позиции, мы отходили уже не разрозненно и хаотически, но организованно, с боями, нанося ощутимые потери и изматывая врага.
Быстро перестроившись, наш полк повел оборонительные бои, бросив основные силы на ликвидацию прорыва. Соседний полк тоже ударил и заставил немцев сначала остановиться, а затем и попятиться назад. Связь между полками была восстановлена. Стык скреплен. Командный пункт и штаб полка успели отойти на запасные позиции. Но дивизия вынуждена была отступить. Над деревней Пчева нависла неотвратимая угроза. Пришлось принимать спешные меры по эвакуации оставшегося населения.
Всю ночь, без минутной передышки, мы эвакуировали население всеми видами транспорта, уходили и пешком, даже на лодках. И все же за одну ночь эвакуировать все население мы не сумели. Последние уходили из деревни утром, уже под обстрелом. Немцы начали систематический обстрел деревни артиллерией и минометами.
Загорелись первые дома. Пламя пожара перекидывалось с одного дома на другой. Все заволокло густым дымом. Наши части, обороняясь, вошли в деревню. Ведя огонь из-за домов, сараев, из оврагов, они, как могли, задерживали продвижение противника, но тем ожесточеннее враг обстреливал деревню. Выйдя
