появлялась. Мимо сторожевой будки по-прежнему двигались войска, обозы и пешие.

Закончив чаепитие, старик перекрестился, глядя в пустой угол, и,вздохнув, проговорил:

— Э-эх, и откель она взялась, эта проклятая война. Жили бы мы со своей старухой. Ить старикам чаво надо? Сахар да молочко, потому как в ём працент есть.

— Какой процент? — спросили с недоумением.

— Как какой? — тоже удивленно переспросил старик. И с гордостью знатока ответил: — Пользительный.

Что он имел в виду под своим «працентом», осталось известно только ему самому.

Обогревшись и хорошо подкрепившись, мы вновь ощутили энергию во всем теле, тяга ко сну исчезла. Пора. Мы стали торопливо собираться в путь, оставляя старику все свои запасы продовольствия. Хозяин тоже поднялся. Открыв рот от удивления, он непонимающе смотрел то на нас, то на продукты, горкой выраставшие на столе, и, когда мы, прощаясь, стали выходить, вдруг выкрикнул:

— А как же вы?! Чаво сами-то кушать будете?! Ахти Господи... Дак...

— Ничего, ничего, папаша, с голоду не пропадем, а вам пригодятся наши «праценты» — подкрепитесь! До свидания, папаша! Спасибо за гостеприимство, за горячий чаек, приятные беседы!

Разволновавшийся старик метался по комнатке; горячо прощаясь с каждым, напутствовал, как родной отец, желая нам воинской удачи и скорой победы над врагом.

Догнав свои части, мы продолжали марш. Шли мы преимущественно лесом, по азимуту, и к вечеру следующего дня вышли к берегу еще незнакомой нам большой реки. Открылась чудесная панорама. Освещенная заходящим солнцем, перед нами расстилалась широкая и ровная, как футбольное поле, большая поляна, упираясь своим южным концом в берег. На фоне синеющего вдали леса высоко поднимался крутой противоположный берег, на котором безмятежно раскинулось большое красивое село. Высокая каменная церковь, казалось, висела на самом краю обрыва, в ее многочисленных золотых крестах разноцветными бликами играло низко висящее солнце. Незабываемая красота! А внизу черной лентой перекинулась через реку узкая бревенчатая переправа, по которой муравьиной цепочкой ползли наши войска, карабкаясь по зигзагообразному подъему вверх, к селу. Широкая, глубокая река торопливо несла свои воды на восток, словно торопилась поскорее уйти от наседавшего злого врага.

Стрелковые полки, не задерживаясь в селе, сразу разворачивались в боевой порядок и направлялись одни — вверх по правому берегу прямо на запад, другие — на юго-запад, третьи — прямо на юг.

Здесь, в этом селе, мы должны были встретиться с 292-й стрелковой дивизией, которую нам предстояло заменить. Но пока никаких признаков ее присутствия не наблюдалось. А когда поздно вечером мы вошли в село, нам открылась удручающая картина: толпы женщин сновали по деревне, растаскивая в фартуках, простынях, скатертях, просто в руках огромные куски теста, свежего мяса, муку, колбасу, сало и прочие продукты. Еще не понимая в чем дело, мы немедленно задержали всех мародеров и потребовали вернуть награбленное туда, откуда его взяли. К большому нашему удивлению, выяснилось, что грабили, оказывается, не сельские магазины и пекарни, а брошенные дивизией склады.

Не ожидая нас, 292-я ушла со своих позиций. И так поспешно, что бросила все свои продовольственные склады. Почему они ушли, не дождавшись замены? Почему бросили, не вывезли склады? Почему оставили без охраны? Могли, наконец, передать их нашей дивизии, ведь противника нет и близко, значит, для этого имелись возможность и время. Все эти вопросы так и остались без ответа.

Установив порядок и выставив охрану у складов, мы принялись за размещение в селе тылов дивизии. Здесь же разместилась и наша хозяйственная рота.

По далеко не полным и отрывочным данным нам было известно, что противник, прорвавшись в районе Чудово — Малая Вишера, устремился одной группой через Будогощь на Тихвин, а другой — вниз по реке, к городу Волхов. Наша задача: задержать дальнейшее продвижение противника вниз по реке. Нужно было дать время командованию армии перегруппировать силы, чтобы организовать надежную защиту Волхова и знаменитой Волховской гидроэлектростанции — основной энергетической базы Ленинграда.

Но где противник? Сведения о его местоположении, численности, боеспособности мы должны были получить от сменяемой дивизии. Этого не случилось. Вот почему нашим стрелковым полкам пришлось с ходу, без малейшей передышки перестраиваться в боевой порядок и снова идти в предвидении внезапного встречного боя. Повторялась ситуация первых недель войны, когда подразделения нашей дивизии впервые вступали в бой.

Наша вторая рота во главе с ее командиром лейтенантом Сычевым была прикомандирована к полку, который шел правым берегом вверх по реке.

Лейтенант Сычев был невысокого роста, с красивым девичьим лицом. До войны он работал в строительной организации города Фрунзе. Это был человек, не выделяющийся ничем особенным, ни ростом, ни упитанностью, ни сложностью характера, ни особыми привычками или наклонностями. Это был человек, каких многое множество: умный, спокойный, уравновешенный и честный. Он никогда не гонялся за славой и не уходил от трудностей и опасностей. Вместе с другими он делал свое дело, отдавая этому делу всего себя, без остатка. О таких говорят: скромный человек.

Продвигаясь с большой предосторожностью по лесам и болотам, мы то и дело обнаруживали группы блуждающих, потерявших вооружение солдат и офицеров все той же 292-й стрелковой дивизии. Пренебрегая правилами военного времени, мы тут же зачисляли их в свои части. Людей в стрелковых ротах оставалось катастрофически мало, бои предстояли тяжелые, вот почему каждый командир, встретив на своем пути «диких», старался поскорее приручить их к себе. На ходу завязывалась беседа: откуда? как? почему? И тут же приказ: зачислить в такую-то роту. К утру таких «диких» набралось более четырехсот человек, и командир полка уже потирал руки.

— Четыреста человек! Это же сила! — с нескрываемой радостью восклицал он.