Отступавшие соединились со своей конницей, надеясь на ее выручку, но и к наступавшим подоспела их кавалерия, и все смешались в бою. В пятичасовой непрерывной битве шведы оказались отогнанными к своему обозу, и некоторое время войска отдыхали, издали наблюдая одно за другим.

– Эй, свей! Петлю себе свей! – кричали с русской стороны.

За некоторой отдаленностью и незнанием шведского языка нельзя было русским оценить, насколько язвительными были отклики.

Кому отдохнуть-полежать, кому раны перевязать, а кому в последний свой час мысленно проститься с родными и дух испустить. Изредка русские пушки стреляли, но шведы не отвечали им.

Петр строго приказал казакам и калмыкам стоять за фрунтом неотлучно и колоть всех, кои побегут в стороны или станут подаваться назад, не исключая самого его, государя, и назначенные для такой стражи солдаты следили во все глаза, держа наперевес ружья с примкутыми багинетами.

Отдых войск прервался в пятом часу пополудни. К русским прибыл генерал Боур с тремя тысячами драгун, а к шведам – такое же число войск из их авангарда, отряженного было к Пропойску для наведения мостов через Сож. Русские поднялись первыми, ударили неприятеля в штыки и в палаши, овладели всей шведской артиллерией и захватили почти весь обоз. Рано наступивший осенний вечер и налетевшая к ночи вьюга укрыли бранное поле и бранный лес. Стояли последние сентябрьские дни, могла бы еще держаться золотая осень с сухо шелестящей под ногами листвой, а в этот день 28 сентября, прежде срока, землю настигла морозная непогода. Солдаты обеих сторон ночевали под леденящим самую душу ветром, покрытые смерзшимся снегом, не разводя костров. А осенняя ночь длинна. Под снегом и ветром провел эту ночь и Петр, находившийся далеко от лагеря, среди своих солдат.

На другой день бой продолжался. С решимостью, порожденной отчаянием, шведы бросались в атаки, но получали жестокий отпор, дорого платя за каждую попытку вернуть себе прежнее военное превосходство. Из шестнадцати тысяч человек, пришедших с Левенгауптом, половина уже убита, да много еще умерло от ран и побито было в лесу калмыками. Шестнадцать пушек и обоз из двух тысяч телег достались русским. Генералы Флюк и Меншиков с кавалерией преследовали убегавшего неприятеля. Более пятисот шведов было положено под самым Пропойском да взято в плен около тысячи, а захваченный до этого обоз пополнился еще тремя тысячами подвод с провиантом и фуражом. Небольшими группами и в одиночку выходили шведы из леса и сдавались в плен. Остатки войск Левенгаупта кинулись бежать вниз по реке Сожи, старались вплавь достичь противоположного берега, но калмыки настигали их, и многие из этих беглецов находили свою общую могилу в водах реки.

Без артиллерии, без обоза с провиантом и другими припасами, которых так ждал Карл, без войска предстал Левенгаупт перед своим королем. Эта битва при Лесной удручающе подействовала на шведов, потерявших прежнюю привычную самоуверенность, но воодушевила русских, которые убедились, что шведская армия, слывшая непобедимой, оказывается весьма смертной. Петр торжествовал: русские дрались, будучи в равном числе со шведами, и победили. Путь Карла XII назад был отрезан. Москва спасена. Шведы могли идти теперь только на Украину, куда уже двигался с сильными отрядами Меншиков, преграждая неприятелю путь на северо-восток.

В это же время на севере поражение от Апраксина постигло шведского генерала Любекера, который вторгся было в Ингерманландию, но как скоро вошел в нее, так же скоро и отступил, потеряв три тысячи человек, всех лошадей и военные припасы.

Петр с главной русской армией находился в местечке Погребки на Десне, сторожил там движение шведов. Он был в отличном настроении. Только что побрился и молодцевато подмигнул себе, глядясь в зеркало, когда к нему пришло от Меншикова известие об измене украинского гетмана Ивана Мазепы.

– Как?.. – не сразу мог Петр осмыслить происшедшее, но сообщение было достоверным. – Двадцать лет был верен… Старик, при гробе своем стал предателем…

Кочубей, Искра предупреждали, а он, царь Петр, не верил им; не верил, что гетман еще тогда замышлял измену, и велел казнить их как злостных клеветников.

Петр несколько раз подряд дернулся шеей и, ненавистно взглянув на себя, с ожесточением плюнул в отраженное зеркалом свое лицо.

Ни один гетман обеих сторон Днепра и Войска Запорожского не пользовался таким уважением в Москве и таким доверием, как Иван Степанович Мазепа. За все годы, пожалуй, единственной, да и то быстролетной тенью промелькнуло скорее недоразумение, чем столкновение между гетманом и боярином Львом Кирилловичем Нарышкиным, дядей царя Петра.

Издавна среди московских бояр укоренилось такое поверье, что карлицы приносят дому счастье, а потому хозяева и старались держать их на каждом дворе. И чем больше – тем лучше. Не хотел Лев Кириллович Нарышкин, чтобы из его хором, с его двора уходило счастье в виде карлицы-малороссиянки, которая, отлучившись на время к себе на родину, не захотела возвращаться в Москву. Лев Кириллович разгорячился и даже разгневался, понеся такой урон, и потребовал от гетмана выдачи самовольной маломерной девки, на что гетман Мазепа давал графу Головину, ведавшему Посольским приказом, – а то был приказ и Малороссийский, – такой ответ: «Если б та карлица была сирота бездомная, не имеющая так много, а наипаче знатных и заслуженных родственников своих, тогда бы я для любви боярина его милости, множество грехов покрывающей, хотя бы и совести моей христианской нарушил (понеже то есть не безгрешно кого неволею давати или даровати, когда ж она не есть бусурманка и невольница), приказал бы я ту карлицу, по неволе в сани кинув, на двор его милости к Москве допровадить. Но она, хотя карлица, возрастом и образом самая безделица, однако роду доброго и заслуженного, понеже и отец ее на службе монаршеской убит: для того трудно мне оной карлице неволею и насилие чинить, чем самым наволок бы на себя плачливую от родственников ее жалость и от сторонних людей в вольном народе порицание».

Но кому была бы охота лишиться живого залога и символа счастья и всяческого домашнего благополучия? Лев Кириллович сумел-таки вернуть себе непокорную карлицу, и на том зародившаяся было неприязнь между боярским двором и гетманским сама собой кончилась. С карлицей дело уладилось, и улаживались дела поважнее.

Петр требовал, чтобы в войне со Швецией принимала участие и Малороссия; чтобы гетман помогал польскому королю Августу; посылал бы полки в Ингрию и Лифляндию, укреплял бы Киев, и Мазепа вынужден был многие приказы царя исполнять, хотя предпочитал бы сидеть в своей гетманской столице Батурине в полном бездействии и ждать, чем окончится в Великороссии борьба между Петром и Карлом. Оправдываясь подоспевшими старческими недугами и наносными хворями, старался уклоняться от других царских поручений, и к своему большому неудовольствию вдруг узнал, что Карл XII вместо похода на Москву повернул к нему в Украину.

– Дьявол его сюда несет, – негодующе сказал гетман. – Все мои задумки превратит и войска