спинку стула, протянув ноги к огню. Взгляд его был прикован к Аннике, делающей записи в своем дневнике, и, хотя ему не было видно, что она пишет, он различал красивые аккуратные буквы, которые выводило ее перо на белой бумаге.

Неожиданно Анника подняла голову и увидела, что он пристально смотрит на нее поверх края кружки.

Встретившись с ней взглядом, он заметил:

– Перевал очистится от снега через пару дней.

У нее на глазах выступили слезы. Она тут же опустила голову и несколько раз яростно моргнула. Слезы упали на страницу и расплылись по аккуратно написанным строчкам. Не в силах смотреть ему в глаза, она обвела взглядом комнату: толстую деревянную доску над камином, на которой стояли жестяные банки и горшочки с травяными настоями и мазями, грязный пол под ней, метлу в углу. Она была готова смотреть куда угодно, но только не на него.

Бак видел, что она прилагает неимоверные усилия, стараясь не плакать, но слезы так и текут из глаз, не замечаемые ею, у нее по щекам. Вид ее страданий не доставлял ему ни малейшего удовольствия, поскольку у него самого еще никогда в жизни не было так тяжело на душе. Залпом он осушил кружку и со стуком поставил ее на стол.

Анника вздрогнула от неожиданного звука, прорезавшего царившую в комнате напряженную тишину, и отложила в сторону перо. Затем смахнула ресницами слезы, шмыгнула носом и наконец осмелилась поднять глаза на Бака.

– Я… я не… не хочу… тебя покидать, – проговорила она, запинаясь на каждом слове.

– Тогда оставайся.

Мгновение они молча смотрели друг на друга.

– Поедем домой со мной, – заговорила она первой.

Бак отодвинул стул и поднялся. Медленно подошел к камину, обхватил обеими руками висевшую над ним полку и прижался к ней лбом. Какой, подумал он, станет его жизнь, если ему опять придется жить в городе? Он чувствовал себя уютно только в двух местах – в холмах Кентукки и здесь, в долине Блу-Крик. Здесь ему не нужно было мириться с ограничениями и насмешками цивилизованного общества. Он понимал, что не сможет выдержать это снова.

– Я не могу, – ответил он ровным голосом.

Не в силах долее выдерживать напряжение, Анника рывком поднялась и подошла к нему сзади. Он весь напрягся, но даже не повернул головы. Она обняла его за талию и прижалась щекой к широкой спине. Фланелевая рубашка Бака была необычайно мягкой, и кожа под ней источала тепло. Анника ощущала каждый его вздох, слышала ровное, но учащенное биение его сердца. Удары ее сердца словно вторили этому биению, что напоминало постукивание метронома.

Анника начала раскачиваться из стороны в сторону, раскачиваться медленно, сладострастно, прислушиваясь к биению его сердца. Вот уже несколько недель она не слышала никакой музыки. Привыкнув посещать камерный концерт или суаре по крайней мере раз в неделю, она вдруг с удивлением подумала, что музыка всегда была неотъемлемой частью ее жизни.

Интересно, танцевал ли Бак когда-нибудь? Согласится ли он станцевать с ней сейчас?

– Бак, потанцуй со мной, – прошептала она у его широкой спины.

Он отвернулся от огня и обнял ее за плечи. Они двигались в такт с ударами своих сердец, вынужденные ограничиваться, из-за тесноты, небольшими, скользящими па, которые вскоре сменились медленным покачиванием. Через какое-то время, словно действительно танцевали под музыку, которая вдруг смолкла, они остановились. Анника откинулась слегка назад, на обнимавшую ее за талию руку Бака, и окинула взглядом его волосы, глаза, губы.

– Люби меня сегодня ночью, Бак. Люби меня еще раз, прежде чем я уеду.

Бак впился ей в рот поцелуем, и его язык скользнул между ее губ. Анника застонала и обхватила его руками за шею. Ей хотелось поглотить его, впитать целиком в себя, чтобы в конце от них обоих осталось лишь одно всеохватывающее пламя.

Бак прижался к ее груди почти что с яростью, не в силах оторвать от нее своих рук сейчас, когда она опять оказалась в его объятиях. Они поменялись ролями, и если вначале она была его пленницей, то теперь пленником стал он сам. Она привязала его к себе тысячами нитей, околдовав вначале своей лучезарной улыбкой и добротой, а потом и своим прекрасным телом. Он не мог и помыслить о том, чтобы позволить ей уйти из его жизни, но не мог и удерживать ее подле себя против воли. Он знал достаточно о том, как приручать диких животных, чтобы понимать, что насильно их к себе не привяжешь. Порой ты должен был отпускать их, чтобы сильнее привязать к себе.

Анника прижималась к нему всем телом, и он не отрывал своих губ от ее рта. Она запустила ему пальцы в волосы и тут же решила, что ей очень нравятся его буйные, непослушные кудри, его широкие плечи и тугие мышцы на плечах и шее. Стоя сейчас в кольце его рук, она вдруг с необычайной ясностью поняла, что никогда она не сможет полюбить другого мужчину так, как Бака Скотта. И если ей суждено было прожить свою жизнь старой девой, как тетя Рут, то она хотела, по крайней мере, запомнить эту ночь и поклялась самой себе никогда о том не жалеть впоследствии.

Она оторвала от его губ свои и шепнула:

– Люби меня, Бак.

Ее просьбы, к ее несказанному облегчению, было достаточно, чтобы он отбросил последние сомнения и, подхватив ее на руки, отнес на кровать.

– На этот раз, – сказал он у самых ее губ, – мы сделаем все как следует. Никаких столов.

– А как же Баттонз?

– Она, как все шотландцы, спит всегда как убитая. Она же не проснулась прошлой ночью, ведь так?

– Да, но…

Видя, что она колеблется, Бак подошел к столу, взял два стула и, поставив их возле кроватки Бейби, накинул на спинки одеяло. Теперь если она и проснется, то не увидит Бака с Анникой, пока не вылезет из кровати.

– Так лучше?

Бак вернулся к кровати и начал расстегивать брюки.

– Ты снимаешь брюки?

– Так принято. Раздевайся, или в следующую минуту я сорву с тебя одежду и ты не сможешь покинуть меня, пока ее не починишь – а на это могут уйти годы.

На глазах Анники, начавшей дрожащими пальцами расстегивать пуговицы на жакете, выступили слезы.

– Не говори об этом, Бак. Пожалуйста, не напоминай мне. Я не могу остаться, а ты не хочешь уехать со мной.

Сняв рубашку, он отбросил ее в сторону. Вслед за ней на пол полетели брюки. Он сел на кровать и, обняв одной рукой Аннику за плечи, протянул другую к застежке на ее юбке. Губы его приблизились к ее рту:

– Заткнись, Анника.

Боясь, как бы он и в самом деле не исполнил своей угрозы, Анника быстро разделась. Однако она так и не смогла заставить себя снять нижнюю рубашку у него на глазах. Оставшись в одних кальсонах, Бак опустился перед ней на колени и начал расстегивать пуговки на ее ботинках. Покончив с этим, он стащил с ее ног кружевные подвязки и чулки.

Анника ожидала, что сейчас он поднимется с колен и заключит ее в объятия. Однако он начал массировать ей ступни ног. Анника закрыла глаза и, опершись на локти, откинулась назад, наслаждаясь медленно разливающимся по телу теплом. Размяв ей одну ногу, он взял в руки другую и принялся проделывать с ней то же самое. Анника издала вздох удовольствия, чувствуя, что замурлыкала бы сейчас, если бы была кошкой.

Отпустив вторую ее ногу, Бак взял Аннику за руку и заставил сесть.

Все еще стоя перед ней на коленях, он прошептал, уткнувшись ей лицом в плечо: