Перечитывая это письмо, Присцилла всегда улыбалась тому, как быстро взрослеют девушки. Сейчас она спокойно могла жить без Ханса, которого знала как облупленного, но не могла совершенно жить без мечты о суженом.

Она часто думала о детях, которых она родит для своего любимого, о невозможно прекрасном счастье, которое подстерегает ее на каждом шагу. Но вовсе не связывала это ни с поцелуями, ни с объятиями.

Присцилла уже любила того неизвестного человека, который тоже будет любить ее, станет ее жизнью, ее счастьем. Если от него будет пахнуть ванильной жвачкой, она не против.

Но пусть лучше жевательная резинка пахнет корицей, тогда она уже никогда не вспомнит смешного и милого парня, подарившего ей чудесное морское путешествие с поцелуями.

А после того как Ханс уехал в Осло учиться на штурмана, воспоминания о пережитых в рубке мгновениях еще долго царили в ее сердце в сладкие часы бессонницы, вползали в яркие и чудесные сны… Они вызывали радость пробуждения на самой зорьке, когда тело полно сил, а сознание чисто и ясно и будоражит предвкушением грядущего счастья.

Самого же Ханса девушка забыла, и вспоминала только тогда, когда разворачивала пластинку ванильной жвачки.

– Мисс Люксхольм, прошу вас, – проговорил возникший в дверях секретарь Харальда, и посторонился, пропуская вперед Присциллу. На Гертруду секретарь даже и не взглянул.

Как-то во время торжественного обеда в ознаменование пуска нефтедобывающей платформы в Северном море Гертруда поленилась угостить секретаря его любимым блюдом – черничным вареньем со сливками.

Да, преступления против гастрономических утех не прощаются никогда.

Тетка фыркнула и молча отправилась в обратный путь, у нее сегодня был ответственный день – на кухню принесли форель, и повара ждали профессиональных указаний.

Харальд Люксхольм стоял под собственным портретом в сумрачном кабинете, или это только так казалось, что в сумрачном.

Шторы на окнах не пропускали яркий солнечный свет, и выражения на лице отца было не разглядеть. Зато лицо на портрете было угрюмым и торжественным одновременно.

Харальд был давно и серьезно болен, это Присцилла хорошо знала. Он перенес операцию по поводу рака щитовидной железы. И вот новое испытание: подкачало сердце. Харальд только что перенес один за другим два инфаркта.

После нелепой смерти Вениамина ему не везло, несчастья просто поселились на острове.

Никто из конкурентов не догадывался о действительном положении дел со здоровьем Люксхольма, старик держался молодцом, но можно было заметить, как обострились черты его грубого лица, а крепкая коренастая фигура, напротив, погрузнела, потеряла былую спортивную стройность.

На остров давно не пускали телерепортеров, охрана встречала катера с журналистами выстрелами из ракетниц. Все равно газеты были полны слухов, один нелепее другого.

Желтые издания утверждали, что Харальд Люксхольм просто сошел с ума, взял в жены молоденькую таитянку, а собственную жену приказал утопить в Северном море, сбросив ее в воду с нефтедобывающей платформы.

– Как ты себя чувствуешь, папа? – робко поинтересовалась Присцилла.

– А как я должен себя чувствовать, если моей заботливой дочери в тягость находиться в моем доме? – ответил вопросом на вопрос Харальд Люксхольм, цепким взглядом окидывая вошедшую девушку.

Присцилла со страхом почувствовала, что Харальд видит ее насквозь. Иначе как он мог догадаться о ее мыслях о Лондоне, о желании обмануть охранников и убежать в аэропорт? Боже мой, ну когда она будет жить нормальной жизнью, перестанет спрашивать разрешения, что и как ей делать!?

– Наконец-то за все годы нашей жизни на Хирке, ты можешь мне по-настоящему пригодиться, – медленно проговорил Харальд своим характерным голосом, которого все боялись. – Наконец-то хоть что-то сможешь для меня сделать.

Что он имеет в виду, этот ужасный человек, подумала девушка. Разве я так уж плохо себя вела, и не заслужила других добрых слов?

И что я могу сделать, чем могу помочь ему? Со всеми напастями Харальд всегда справлялся сам. Все, что он требовал от меня, я всегда выполняла. Кто скажет, что я была капризной, плохой дочерью?

Проницательный взгляд Харальда Люксхольма уперся в глаза побледневшей Присциллы.

– Я нашел тебе мужа, – сказал он и надолго замолчал, продолжая буравить взглядом лицо дочери. – Кстати, Гертруда жаловалась, что в лодочном сарае беспорядок. Это так? Почему?

От неожиданного сообщения девушка даже пошатнулась, сердце ее забилось. Мужа?! Но ведь только одна вещь на свете могла заставить ее отца произнести такие слова. Только прибыль, только заботы о преувеличении капитала могли толкнуть Харальда на поиски мужа для нее! А вовсе не забота о ее благополучии.

Язык присох к гортани, у Присциллы не было сил что-либо вымолвить. И при чем тут беспорядок в лодочном сарае? Господи, можно с ума сойти!

– Когда с тобой разговаривает отец, надо отвечать, – недовольно произнес Харальд. – Уважающая родителей дочь не молчит, когда заботятся о ее счастье. Или заботятся о прибыли, что одно и тоже.