Мартину было интересно, о чем это Шарлотте и Никласу понадобилось так спешно поговорить с Патриком. Он надеялся, что благодаря этим сведениям можно будет наконец вычеркнуть Никласа из списка подозреваемых: слишком ужасно было думать, что родной отец мог сделать такое с девочкой.

С Никласом никак не удавалось разобраться. Медицинские карточки Альбина сильно увеличивали подозрения против него, и Никлас не убедил его в том, что это не он наносил травмы ребенку. Однако оставались всякие противоречия. Никлас был сложной личностью, если не сказать больше. Лицом к лицу он производил впечатление спокойного и надежного человека, но в частной жизни вел себя совершенно безалаберно. Мартин в холостяцкие времена тоже не был ангелом, но теперь, когда у него появилась постоянная подруга, он просто не понимал, как мог человек так обманывать свою жену. Что он говорил Шарлотте, приходя домой от Жанетты? Как он мог разговаривать непринужденным тоном, как смотрел ей в глаза, только что побывав у любовницы? Этого Мартин не понимал.

К тому же Никлас оказался способен на неожиданные вспышки. Мартин видел сегодня, какие у него были глаза, когда он заявился в дом своего отца, — казалось, он готов убить папеньку, и бог знает, чем бы это кончилось, если бы не явилась полиция.

И все же, несмотря на противоречивый характер Никласа, Мартин не верил, что тот мог умышленно утопить свою дочь. И какой у него был бы мотив для такого преступления?

Его размышления были прерваны шагами в коридоре — мимо торопливо прошли Никлас и Шарлотта. Куда это они так заспешили?

На пороге появился Патрик, и Мартин посмотрел на него, вопросительно подняв брови.

— Травмы Альбину наносила Сара, — заявил Патрик, усаживаясь на стул для посетителей.

Мартин ожидал чего угодно, но только не этого.

— Откуда мы знаем, что все было так, как они говорят? А что, если Никлас пытается таким образом отвести подозрения от себя?

— Конечно, это возможно, — устало согласился Патрик. — Но, честно говоря, я им верю. Мы, разумеется, должны проверить, подтверждается ли это свидетельствами, и я получил телефоны людей, с которыми мы можем связаться. Кроме того, алиби Никласа, вероятно, было настоящим. Он утверждает, что Жанетта солгала, сказав, что он у нее не был. Так она мстила ему за то, что он порвал с ней отношения. И даже в этом я готов поверить ему на слово, хотя, разумеется, надо будет с ней серьезно побеседовать.

— Черт знает что! — воскликнул Мартин.

Пояснять ничего не требовалось — Патрик его понял и кивнул в знак согласия:

— Действительно, человечество предстает в этом деле не с лучшей стороны. И кстати: может быть, сейчас займемся допросом?

Мартин кивнул, взял свой блокнот и поднялся, чтобы последовать за Патриком, который уже выходил в коридор. По пути сказал ему в спину:

— Между прочим: слышно что-нибудь от Педерсена? По поводу золы на курточке малыша?

— Нет, — ответил Патрик, не оборачиваясь. — Но они собирались поднажать и ускоренно провести анализы золы с курточки и комбинезончика Майи, а я готов спорить хоть на деньги, что в результате выяснится — эта зола происходит из одного и того же источника.

— Каким бы он ни был.

— Да, каким бы он ни был.

Они вошли в комнату для допросов и расположились за столом напротив Кая. Никто не начинал говорить, а Патрик спокойно перелистывал бумаги. К своему удовлетворению, он заметил, что подследственный беспокойно ломает пальцы, а над его верхней губой проступили капельки пота. Отлично, он нервничает! Это облегчит допрос. Зная, сколько всего было собрано при обыске в его доме, Патрик не испытывал никакой тревоги. Если бы во всех расследованиях имелось столько доказательств, жизнь полицейских стала бы значительно легче.

Однако бодрое настроение тут же омрачилось, когда он вынул из конверта фотокопию письма, оставленного мальчиком. Это сразу напомнило ему, зачем они тут собрались и что за человек сидит перед ним. Патрик решительно сжал кулаки и поднял взгляд на Кая; у того забегали глаза.

— Разговаривать с вами нам, собственно говоря, не обязательно. У нас достаточно доказательств, собранных во время обыска, чтобы отправить вас за решетку на очень долгий срок. Но мы хотим дать вам шанс высказать свою точку зрения. Так уж у нас положено. Такие вот мы добрые ребята.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — начал Кай дрожащим голосом. — Это беззаконие, вы не имеете права держать меня здесь. Я ни в чем не виновен.

Патрик только кивнул с участливым выражением:

— Знаете, ведь я почти поверил вам. И возможно, поверил бы до конца, если бы не вот это. — Он вынул из толстой папки несколько фотографий и бросил их через стол Каю. И с удовлетворением наблюдал, как тот сперва побледнел, затем покраснел и наконец растерянно посмотрел на Патрика.

— Я ведь, кажется, говорил, что у нас есть талантливые компьютерщики. И разве я не предупреждал, что все уничтоженное нажатием на кнопку «Delete» не исчезает без следа? Вы очень тщательно и регулярно очищали компьютер, но, к сожалению, не слишком умело. Мы нашли все, что вы загружали и чем обменивались со своими приятелями-педиками — фотографии, письма, видеоролики. Все добро, какое там было.

Кай только открывал рот. Казалось, он пытается что-то выговорить, но не может, все слова застряли у него в горле.

— Ну что? Нечего сказать? Между прочим, завтра приедут двое наших коллег из Гётеборга. Они тоже хотят с вами поговорить. Их наши находки тоже очень заинтересовали.

Кай молчал, поэтому Патрик продолжил, твердо решив выбить его из равновесия. Сидевший перед ним человек был ему отвратителен, он ненавидел все, представителем чего тот являлся, и все, что он сделал. Но Патрик не показывал вида. Спокойно и рассудительно он продолжал разговор так, словно речь шла о погоде, а не о посягательстве на детей. Сначала он собирался прямо заговорить о куртке Сары, но потом решил с этим повременить.

— В вашей среде когда-нибудь думают о тех, кто стал вашей жертвой? — Перегнувшись через стол, он заглянул Каю в глаза. — Принимаете ли вы их хоть немного во внимание или вы для этого слишком заняты удовлетворением собственных потребностей?

Он не надеялся получить на это ответ, и ответа не последовало. Глядя в лицо молчащему Каю, он продолжал: