– Брось комедию ломать, – сказал Альберто. – Брось притворяться.

– Да не притворяюсь я, черт. Не знал я, что это он донес на Каву. Тогда хорошо, что он подох. Я бы всех стукачей в землю загнал.

Альберто не привык еще смотреть одним глазом и плохо рассчитал движение. Он протянул руку, чтобы схватить Ягуара за рубашку, но схватил только воздух.

– Ты не знал, что Холуй донес на Каву? Поклянись. Поклянись своей матерью. Скажи: «Пусть моя мать умрет, если я знал». Клянись.

– Моя мать и так умерла, – сказал Ягуар. – Ничего я не знал.

– Поклянись, если ты мужчина.

– Клянусь, что я не знал.

– Я думал, что ты знал, поэтому его и убил, – сказал Альберто. – Если ты действительно не знал, значит, я ошибся. Прости меня, Ягуар.

– Теперь поздно каяться, – сказал Ягуар. – Ты хоть больше не стучи. Хуже этого ничего нет.

Они пришли после обеда, нахлынули, как наводнение. Альберто услышал их издали: сначала донесся глухой топот ног по траве, потом неистовая барабанная дробь – они пересекали плац, – и вдруг совсем рядом, во дворе, раздался дикий гам, грохот сотен ботинок по асфальту. В ту минуту, когда шум достиг предела, двери казармы распахнулись настежь и на пороге показались знакомые фигуры и лица. Несколько голосов отрывисто выкрикнули имена – его и Ягуара. Ввалившись в спальню, кадеты разделились на два потока: один устремился к нему, другой – вглубь, туда, где стояла Ягуарова койка. Впереди кадетов, приближавшихся к Альберто, шел Вальяно; ребята энергично жестикулировали, глаза их горели любопытством. Окруженный десятками глаз, под градом непрерывных вопросов, Альберто испугался. На один миг ему показалось, что они пришли линчевать его. Он попытался было улыбнуться, но понял, что они бы все равно не увидели: бинты закрывали лицо. Раздались вопли: «Вампир! монстр! чудовище!» Потом посыпались вопросы. Он начал говорить – говорил хрипло, с трудом, притворяясь, будто его душат бинты. «Несчастный случай, – хрипел он. – Я только сегодня утром вышел из госпиталя». – «Да, попортили тебе рожу», – говорил Вальяно; другие вторили: «Как пить дать останешься без глаз! Будешь тогда не Писатель, а Кривой». С расспросами не приставали, подробностями никто не интересовался, все наперебой шутили, выдумывали новые прозвища, подсмеивались. «Меня сшибла машина, – сказал Альберто. – Я шлепнулся лицом на мостовую на проспекте Второго мая». А сжимавшее его кольцо кадетов уже редело: одни расходились по койкам, другие подходили поближе и потешались над его бинтами. Вдруг кто-то крикнул: «Держу пари, что это все вранье. Ягуар и Писатель подрались». Громовой хохот потряс казарму. Альберто с благодарностью подумал о фельдшере: бинты закрывали лицо, никто не мог ни о чем догадаться. Единственным глазом Альберто видел Вальяно – тот стоял перед ним, Арроспиде и Монтеса. Он видел их, как сквозь туман. Но ясно ощущал присутствие всех остальных, слышал голоса, подтрунивавшие – хотя и не слишком смело – над ним и Ягуаром. «Что ты сделал с нашим Писателем, Ягуар?» – спрашивал один. Другой обращался к Альберто: «Значит, царапаешься, как баба?». Альберто тщетно пытался различить сквозь общий шум голос Ягуара. Увидеть его он тоже не мог: шкафы, койки, кадеты заслоняли его. Смех и шутки не прекращались; особенно выделялся язвительный, тонкий голос Вальяно. Негр был неистощим.

Вдруг в казарме четко прозвучал голос Ягуара: «А ну довольно! Хватит!» И сейчас же голоса смолкли, раздавались только отдельные вкрадчивые и боязливые смешочки. Здоровым глазом – веко дергалось – Альберто заметил, что кто-то направился к койке Вальяно, схватился руками за верхние нары, подтянулся, легко взлетел, встал на шкаф и ушел из поля зрения; теперь видны были только длинные ноги и синие носки, неряшливо спускавшиеся на коричневые – того же цвета, что и шкаф, – ботинки. Остальные все еще ничего не замечали – посмеивались исподтишка. Когда Альберто услышал громкий голос Арроспиде, умом он еще не осознал, что сейчас может произойти что-то необычайное, но телом уже почувствовал: он весь напрягся, до боли прижался плечом к стене. «Стой, Ягуар, погоди, брось кричать, Ягуар!» – проорал Арроспиде, не переводя дыхания. Наступила полная тишина, и все обернулись ко взводному; Альберто не видел его лица – бинты мешали поднять голову, он по-прежнему видел лишь неподвижно свисающие ботинки, глаз закрывался, наступала темнота, потом опять появлялись ботинки. Арроспиде повторял с ожесточением: «Стой, Ягуар! Погоди, Ягуар!» Альберто уловил какой-то новый шум: кадеты приподнимались на койках и вытягивали шеи в сторону Вальяно.

– Что такое? – сказал наконец Ягуар. – В чем дело, Арроспиде? Чего тебе надо?

Не двигаясь с места, Альберто смотрел на стоявших близ него кадетов; их глаза двигались, словно маятники: вправо – влево, вправо – влево, от одного конца спальни к другому, от Арроспиде к Ягуару.

– Давай поговорим, Ягуар! – сказал Арроспиде.– Нам тебе много нужно сказать, так что брось эти команды, понятно? У нас тут много чего произошло с тех пор, как Гамбоа посадил тебя в карцер.

– Я не люблю, когда со мной говорят в таком тоне, – сказал Ягуар вполголоса, но твердо. Если бы не было так тихо, его едва бы услышали. – Хочешь со мной поговорить – слезай со шкафа и подойди ко мне, как воспитанные люди.

– А я невоспитанный, – сказал Арроспиде.

«Совсем сбесился, – подумал Альберто. – Вон какой злой! Он не драться хочет с Ягуаром, а унизить его перед всеми».

– Неправда, ты хорошо воспитан, – сказал Ягуар. – Как же, у вас в Мирафлоресе все хорошо воспитаны.

– Сейчас я говорю с тобой как взводный, Ягуар. Не старайся затеять драку, не будь трусом. Потом – ладно, твоя воля. А сейчас давай поговорим. Здесь произошли очень странные вещи, понятно? Знаешь, что было, когда ты попал в карцер? Спроси у любого. Офицеры и сержанты с ума посходили. Заявились в спальню, отперли все шкафы, забрали карты, бутылки, отмычки. А потом как посыпались на нас докладные и взыскания! Теперь почти весь взвод не скоро выйдет на улицу.

– Ну и что? – сказал Ягуар. – А я тут при чем?

– Ты еще спрашиваешь?

– Да, – сказал Ягуар спокойно. – Я еще спрашиваю.

– Ты сам говорил Питону и Кудрявому, что, если тебя накроют, ты потянешь за собой всех. Так ты и сделал. Знаешь, кто ты такой? Ты стукач, Ягуар. Ты всех нас предал, иуда, сучий ты потрох. Я тебе скажу от всех: о тебя даже руки марать не хочется. Ты просто дрянь, Ягуар. Никто тебя больше не боится – понял?

Альберто слегка повернулся и запрокинул голову – так он мог хоть что-то видеть. Отсюда, снизу, Арроспиде казался еще больше: волосы у него были всклокочены, длинные руки и ноги подчеркивали худобу. Он сидел, расставив ноги, сжав кулаки, и морщился. «Чего ждет Ягуар?» Альберто опять видел все как в тумане: веко лихорадочно билось.

– Значит, по-твоему, я стукач, – сказал Ягуар. – Так? Скажи, Арроспиде, так я тебя понял или нет?

– Я уже сказал! – крикнул Арроспиде. – И не я один. Вся казарма скажет: ты стукач, Ягуар.

Вдруг послышались торопливые шаги – кто-то пробежал по комнате, мимо шкафов и неподвижных кадетов и остановился в поле зрения Альберто. Это был Питон.

– А ну слезай оттуда, гад! – закричал Питон. – Слезай, слышишь?

Он стоял у шкафа, его взлохмаченная голова дергалась в полуметре от ботинок и синих носков. «Я знаю, что сейчас будет, – подумал Альберто. – Он схватит его за ноги и сбросит на пол». Но Питон не пускал в ход руки, он только вызывающе кричал:

– Слезай, а ну слезай!

– Отойди, Питон, – сказал Арроспиде, не глядя на него. – Я не с тобой разговариваю. Проваливай. И не забудь: ты тоже говорил про Ягуара.

– Ягуар, – сказал Питон, глядя на Арроспиде маленькими горящими глазками, – не слушай ты его. Я только одну минуту так думал, а теперь уже нет. Скажи ему, что все это выдумки, что его убить мало.