следопыт, идущий рядом с Антонио, рассказывает, что об этом известили его жагунсо, переодевшиеся в солдатские мундиры и проникшие на Фавелу. Он говорит спокойно, словно нет ничего особенного в том, что сыновья Христовы замешались в толпу бесов, приняв их обличье.
«Теперь уже привыкли», – думает Антонио Виланова, вспоминая, как в первый раз, когда Жоан Апостол попытался уговорить жагунсо переодеться в солдатское платье, те едва не взбунтовались. Даже ему самому стало не по себе: мысль о том, что надо напялить одежду тех, кто воплощает зло, бессердечие и жестокость, показалась ему отвратительной, и он понимал жагунсо, не желающих умирать под личиной псов. «Выходит, мы ошибались, а прав оказался, как всегда, Жоан Апостол». Мальчишки-лазутчики славно делали свое дело-подтаскивали муравейники к самым палаткам, напускали на солдат змей и скорпионов, отравляли запасы питьевой воды, приносили в Бело-Монте важные новости, – но все же то, что они могли рассказать, не шло ни в какое сравнение со сведениями солдат, удравших или отпущенных по болезни с Фавелы. Конец спорам положил Меченый, который появился в окопах на Фазенде-Велье в мундире капрала и сообщил, что сумел пройти мимо караулов. Всем стало ясно, что в другом виде его тотчас бы задержали. Жоан Апостол спросил упрямцев: как, по их мнению, хорошо ли поступил Меченый, подав им пример и не побоявшись нацепить на себя тряпье с золочеными пуговицами? Тогда несколько человек из тех, кто прежде с ним разбойничал, согласились переодеться, и больше забот с этим у Жоана Апостола не возникало.
После нескольких часов хода они останавливаются отдохнуть и перекусить. Уже начинает темнеть, под свинцовым небом вырисовываются зубчатый гребень сьерры Каньябрава и склон Камбайо. Усевшись в кружок, поджав под себя ноги, жагунсо достают из плетеных веревочных кошелок ломти вяленого мяса, комки каучуковой смолы. Едят молча. Антонио Вила-нова чувствует, как бегут мурашки по гудящим, опухшим ногам. Постарел он, что ли? Уже несколько месяцев мысль эта не дает ему покоя. То ли старость, то ли вечная тревога, постоянные заботы, без которых войны не бывает. Он исхудал до того, что пришлось провертеть в ременном поясе две новые дырочки и отдать жене на переделку обе рубахи-свободно стали болтаться на теле. Ну так ведь не с ним одним такое творится – со всеми. Ослабели даже такие богатыри, как Жоан Большой и Педран, разве нет? Брат его Онорио ссутулился и поседел. И Жоан Апостол с Меченым заметно сдали.
С севера доносится рев пушки, а потом рявкают еще несколько орудий. Жагунсо вскакивают на ноги, широко шагая, устремляются дальше.
Они подходят к городу со стороны Таболериньо на рассвете, когда затихает пятичасовая, почти непрерывная канонада. У ручья, где берут начало предместья Канудоса, ждет их связной, чтобы проводить к Жоану Апостолу. Он в окопах на Фазенде-Велье, среди бойцов пополнения, все цепко держат ружья, пристально всматриваются сквозь рассветный туман в склон Фавелы, откуда должны появиться нечестивые рати. «Благословен Господь Иисус Христос», – шепчет Антонио, а Жоан Апостол, не ответив на приветствие, спрашивает, видел ли он дорогою солдат. «Нет, ни одного патруля не попалось».
– Не знаем, откуда они ударят, – говорит Жоан, и бывший торговец догадывается, какая забота лежит на его плечах. – Всё знаем, кроме главного.
Он все же предполагает, что пойдут они здесь, кратчайшим путем, и потому привел в отряд Меченого еще три сотни воинов, и они залегли в извилистой траншее, протянувшейся на пол-лиги от подножья Монте-Марио до Таболериньо.
Жоан Апостол объясняет Антонио, что Педран защищает город с восточной стороны, где находятся коррали и засеянные поля. Он же прикрывает горные тропы, ведущие в Трабубу, Макамбиру, Кокоробо и Жеремоабо. Бело-Монте защищает Католическая стража. Жоан Большой соорудил на перекрестках девять баррикад, перегородил узкие улочки грудами камней и мешками с песком, возвел укрепления со всех четырех сторон площади, где стоят Храм Господа Христа, церковь святого Антония и Святилище. Именно туда будут пробиваться штурмовые батальоны Антихриста – недаром же его пушки день и ночь лепят туда снаряд за снарядом.
Антонио еще много о чем хочется спросить, но он понимает, что сейчас не до того. Ему что делать? Ему вместе с Онорио, отвечает Жоан, занять позицию вдоль берега Вассы-Баррис, с восточной стороны Монте- Марио, у дороги на Жеремоабо. Как увидит солдат, пусть сразу сообщит, важно знать, откуда они полезут. Не дожидаясь дальнейших объяснений, Антонио Виланова и его четырнадцать бойцов бегом устремляются, куда велено.
Усталость исчезает-как рукой сняло. Должно быть, это господь явил новое доказательство своего присутствия, свершил новое чудо, избрав его, Антонио Виланову. Ведь они с той минуты, как узнали о штурме, ни разу не присели, и совсем недавно, пересекая озеро Сило, он чувствовал, что вот-вот рухнет наземь-так колотилось сердце и ноги подкашивались. А теперь, несясь во весь дух по неровной, каменистой земле, на исходе озаренной вспышками разрывов, гремящей и грохочущей ночи, он снова бодр и полон сил, горы готов свернуть и знает, что такой же прилив энергии испытывают и его четырнадцать воинов, бегущих рядом. Кто же, кроме Отца, мог, когда понадобилось, вдохнуть в них силу и бодрость? И это-уже не в первый раз. Так уж бывало за эти недели: казалось бы, все-ложись и помирай, и вдруг неизвестно откуда берутся новые силы, словно кто-то поднял, встряхнул, спрыснул живой водой.
За те полчаса, что они-то бегом, то шагом– добирались до окопов на берегу Вассы-Баррис, Антонио не раз оборачивался на Канудос. Сейчас над ним стоит зарево пожаров. Он не тревожится, уцелеет ли его жилище, – все мысли его о том, оправдала ли себя его затея: он распорядился поставить на всех углах кадки с водой и песком. Как только снаряд разорвется, в огонь кинутся, задушат его, затопчут, зальют отобранные самим Антонио люди-женщины, дети и старики: в каждом квартале есть теперь такие отряды.
В окопах навстречу ему бросаются брат, жена, невестка. Антония и Асунсьон расположились вместе с другими женщинами в шалашике-там съестные припасы, вода, чистая ветошь для перевязок, лекарства. «Добро пожаловать!» – обнимает его Онорио. Остановившись на минуту подле брата, Антонио с аппетитом проглатывает приготовленную для вновь прибывших снедь, а потом расставляет своих людей, советует им немного поспать, а сам вместе с Онорио обходит свой участок.
Почему Жоан Апостол поручил его братьям Виланова – ведь они никакие не вояки? Потому, без сомнения, что отсюда дальше всего до Фавелы, и солдаты тут не пойдут: путь до города в три-четыре раза длиннее, чем через Фазенду-Велью, а кроме того, надо перебираться через реку и продираться, расстраивая ряды, через колючие заросли. Псы так воевать не любят: они всегда идут плотными колоннами – и не захочешь, а попадешь.
– Это мы копали, помнишь? – спрашивает Онорио.
– Конечно, помню. До сих пор еще не пригодились.
Да, тогда они с братом руководили землекопами, которые от излучины реки до самого кладбища покрыли поле, где не было ни деревца, ни кустика, окопчиками на двух-трех стрелков. Самые первые были вырыты год назад, сразу после боя в Уауа. Потом появились новые ячейки, а потом, уже совсем недавно, их соединили ходами сообщения, чтобы можно было незаметно для врага менять позицию. Пока все это пропадало втуне: здесь сражений не было.
