выложенный белыми и серыми камнями Крестный путь, извивавшийся между остроконечными крышами часовен и тянувшийся до самого Лобного места, куда на святой неделе направлялись толпы богомольцев из всех уголков Баии, – а внизу, у подножия горы увидав окруженную домиками площадь Монте-Санто с двумя раскидистыми тамариндами, дававшими прохладу и тень, Мария Куадрадо ничком упала на землю и поцеловала ее. Вот оно-в свежей, еще не потускневшей от зноя зелени, где пасутся стада коз, то благословенное место, название которого не давало ей отчаяться, помогало перенести и усталость, и голод, и холод, и жару, и бесчестье. Мария припала губами к дереву собственноручно сколоченного креста, невнятно и горячо возблагодарила господа за то, что позволил ей выполнить обет, и, снова взвалив крест на плечо, устремилась в Монте-Санто, точно почуявшее близость родного хлева животное.
Она вошла в городок в тот час, когда жители уже проснулись, и ее появление не осталось незамеченным– из окна в окно, от двери к двери, от дома к дому разнеслась весть о невиданной паломнице. С сочувствием и веселым любопытством смотрели люди на эту грязную, уродливую, измученную, громоздко-угловатую фигуру, и когда Мария по улице Сантос-Пассос дошла до оврага, где сжигали мусор, где в отбросах копошились свиньи, где брал начало Крестный путь, за нею уже валила целая толпа. Опустившись на колени, Мария стала взбираться по склону, а следом шли бросившие своих мулов погонщики, портные и сапожники, пекари, орава мальчишек, десяток богомолок, прервавших с наступлением утра новену[14]. Люди, поначалу разглядывавшие Марию словно диковинного зверя, увидели, что она мучительно ползет в гору на коленях, таща за собой крест, который весил столько же, сколько она сама, отвергая помощь, останавливаясь для молитвы у каждой из двадцати четырех часовен, целуя со слезами на глазах ноги святых, стоявших в нишах, увидели, что она пядь за пядью преодолевает путь, не съев и кусочка хлеба, не выпив глотка воды, – и к вечеру стали относиться к ней с благоговением, как к настоящей святой. Мария добралась до вершины, до этого отделенного от всего мира уголка, где всегда было прохладно и между синеватых валунов росли орхидеи, и, прежде чем рухнуть наземь без чувств, еще нашла в себе силы возблагодарить бога за его милость.
Многие жители Монте-Санто – их в поговорку вошедшее гостеприимство не поколебали даже ежегодные нашествия богомольцев – звали Марию к себе. Но та поселилась в пещерке на середине Крестного пути, служившей до тех пор прибежищем птиц и мышей. Она была так низка, что в ней нельзя было выпрямиться; стены и свод источали сырость и были покрыты мхом, а от песка под ногами першило в горле. По мнению местных жителей, долго прожить в этом склепе было невозможно, но воля, которая три месяца помогала Марии Куадрадо нести на плече крест, позволила ей прожить там все то время, что она оставалась в Монте-Санто.
Пещера стала местом поклонения; к ней, как и к Лобному месту, потянулись шествия паломников. Прошло время, и Мария расписала ее стены, использовав сок растений, растертые в пыль осколки камней и кровь жучков (портные давно уже научились окрашивать ею ткань); на голубом фоне, означавшем небесную твердь, она изобразила символы страстей господних: гвозди, пробившие его ладони и ступни, крест, который он нес на Голгофу и на котором был распят, терновый венец, язвивший его чело, хитон, надетый им перед казнью, копье, которым центурион пронзил его грудь; молоток, которым были приколочены гвозди к кресту; губку, пропитанную уксусом, которую поднесли к его устам; а также кости, в которые играли у подножия креста палачи; кошелек, в котором лежали сребреники, полученные Иудой за предательство. Кроме того, Мария изобразила звезду, приведшую в Вифлеем троих волхвов и пастухов, и сердце Христово, пронзенное мечом. Она соорудила алтарь и шкафчик, чтобы молящиеся могли ставить туда свечи и вешать подношения. Спала она на рогоже.
Ее набожность и милосердие привлекли к ней сердца обитателей Монте-Санто-им казалось, что Мария Куадрадо живет у них всю жизнь. Дети звали ее матушкой, а цепные псы не лаяли, когда она входила в дом или корраль. Жизнь ее была посвящена служению богу и людям: она проводила долгие часы у постели больных, меняя мокрые полотенца у них на лбу и молясь о скорейшем выздоровлении. Она помогала повитухам принимать роды и присматривала за детьми, если тех было не с кем оставить. Опекала беспомощных стариков, бралась за самую черную работу. Девицы на выданье прибегали к ней за советом насчет избранника, а парни просили похлопотать перед непреклонными родителями невесты, чтобы те дали согласие на свадьбу. Она примиряла рассорившихся, и те женщины, которых мужья хотели отколотить за леность или убить за измену, спасались у нее в пещере, зная, что ни один мужчина Монте-Санто не осмелится поднять на них руку, если Мария Куадрадо пообещала свою защиту. Питалась она тем, что ей приносили, и ела так мало, что большая часть этих доброхотных даяний оставалась нетронутой и доставалась беднякам. Им же она отдавала подаренную одежду, а сама в дождь и в сушь ходила в том самом рубище из мешковины, в котором появилась когда-то в Монте-Санто.
Ее отношения с монахами из миссии в Массакаре, приходившими в Монте-Санто служить мессу в церкви Святого сердца Христова, не были особенно теплыми. Монахи зорко следили за тем, чтобы люди верили так, как предписывает церковь, памятуя о происшедшем на Священных камнях в селении Флорес штата Пернам-буко: еретик Жоан Феррейра со своими присными залил эти камни кровью десятков людей и своей собственной, ибо надеялся, что эти жертвы снимут заклятие с короля Себастьяна и воскресят его, а он оживит убитых и введет их во врата рая. Миссионерам казалось, что Мария Куадрадо недалеко от него ушла. А она, хоть и опускалась перед монахами на колени, хоть и целовала у них руку, прося благословения, держаться от них старалась подальше: никогда не возникало у нее с этими длиннобородыми, в широченных, как колокол, сутанах людьми, которые вели мало кому понятные речи, тех дружеских, сердечных, почти родственных отношений, какие были со всеми жителями Монте-Санто.
Миссионеры в своих проповедях предостерегали прихожан: бойтесь волков в овечьей шкуре, проникающих в корраль, чтобы пожрать доверчивое стадо. Имелись в виду лжепророки, которые слетались в Монте-Санто как мухи на мед. В звериных шкурах, наподобие Иоанна Крестителя, или в самодельных сутанах появлялись они на улицах городка, поднимались на Лобное место и обращались с пламенными, но невразумительными речами к жителям, а те радовались даровому представлению не меньше, чем приходу бродячих музыкантов или цирку уродов, среди которых особенно славились гигант Педрин, Бородатая женщина и Человек-без-костей. Однако Мария и близко не подходила к толпе, облеплявшей этих оборванных проповедников.
Вот почему все были несказанно удивлены, когда она появилась на кладбище, где возводили ограду несколько доброхотов, пристыженных речами смуглого длинноволосого человека в лиловом одеянии, который в то утро появился в Монте-Санто вместе со своими спутниками – среди них прыгало на четвереньках какое-то странное существо-и стал упрекать горожан за то, что они ленятся хотя бы огородить место вечного упокоения своих близких. Разве усопшие, что сподобились узреть лик господа, говорил он, не заслуживают почитания? Мария Куадрадо молча приблизилась к тем, кто укладывал камни в ряд, окружая могилы с высохшими от зноя крестами, и принялась помогать. Она проработала так до захода солнца, а потом вместе с другими жителями Монте-Санто, собравшимися на церковной площади под тамариндами, стала слушать смуглого незнакомца. Хотя он говорил о боге и утверждал, что для спасения души нужно покончить с собственной волей-отравой, которая внушает человеку нелепую уверенность в том, что он сам – бог, стоящий выше всех остальных богов, – и заменить ее волей святого духа: только тогда человек станет Усердным Муравьем, его слова были всем ясны и понятны. Его проповедь, проникнутая глубокой мыслью и верой, напоминала дружескую беседу после какого-нибудь семейного праздника, когда соседи выходят на улицу поговорить и подышать освежающей вечерней прохладой. Мария Куадрадо слушала Наставника в оцепенении, не сводя с него глаз, не спрашивая ни о чем. Когда совсем стемнело и странника стали приглашать на ночлег, она-тут все с удивлением обернулись к ней-робко позвала его в свою пещеру. Не раздумывая, исхудалый, узкоплечий человек пошел за нею следом вверх по склону горы.
