Весть о предстоящей конференции стран Азии и Африки в Бандунге привлекла его внимание, и он отправил Джавахарлалу Неру частное послание, в котором высказал свое горячее одобрение мирной инициативе народов.

Последним гостем в домике на Мерсер-стрит был Гарольд Юри, химик. Это было в начале апреля. Хозяин дома заговорил о событиях в районе Тайваня. Мысль о возможности применения атомного оружия командованием Седьмого флота на острове Куэмой приводила его в ужас. «Я боюсь, — сказал он, провожая гостя на площадку лестницы. — Да, я боюсь…» И в голосе его звучала смертельная тоска.

Рукопись второго приложения к новому изданию книги «Смысл относительности» была почти закончена, он продолжал работать над ней, пока не поставил последнюю точку.

13 апреля он почувствовал себя плохо — боль в правой части живота, воспаление желчного пузыря. Его перевезли в Принстонский госпиталь. Днем раньше Марго пришлось поместить туда же по случаю приступа ишиаса. Из Калифорнии прилетел сын — Ганс-Альберт, инженер. Врачи предложили операцию. Эйнштейн отказался. Лечение казалось успешным, и днем 17-го он почувствовал себя гораздо лучше. Элен Дюкас ушла домой. Марго, находившуюся все еще в больнице, подвезли вечером в кресле на колесах к его постели. Он посмотрел на нее ласково и сказал: «Я-то здесь мое дело выполнил. А ты спи спокойно…» Настала ночь. Сиделка заметила вдруг, что он дышит неспокойно. Она подошла к постели. Он невнятно сказал что-то по-немецки. Был час и двадцать пять минут пополуночи. Эйнштейн умер.

Двенадцать человек шли за гробом в полдень следующего дня, только двенадцать, самых близких. Крематорий Юинг-Симтери находился в нескольких милях. Место и время не были известны больше никому. Так гласило завещание — никаких религиозных церемоний, никаких речей, венков, оркестров… Прибывшие к концу дня правительственные чиновники и репортеры увидели лишь пепел в урне, все, что осталось от Альберта Эйнштейна. Он завещал свои рукописи Элен Дюкас, свой дом — Марго, свою скрипку — Бернарду Эйнштейну, внуку. Душеприказчиком последней этой воли был назначен Отто Натан, старый друг и спутник долгих лет борьбы…

Речей не было, и безмолвие прервалось только один раз — когда оставалось предать огню прах Альберта Эйнштейна. Отто Натан, прикоснувшись к крышке гроба, сказал медленно несколько слов — тех, с которыми Гёте обратился когда-то к тени Шиллера:

…Двенадцать человек стояли в безмолвии перед урной с прахом, и скоро всем им пришлось убедиться, что Статуя Свободы, та, что стоит у входа в нью-йоркский порт, скривилась в последний раз, посылая свой прощальный «привет» Альберту Эйнштейну…

Государственный департамент — ведомство господина Джона Фостера Даллеса — отказал профессору Отто Натану в визе на поездку в Европу для изучения архива эйнштейновских рукописей и для участия в конференции памяти Альберта Эйнштейна! Подкомиссия сената, занимающаяся «охотой на красных», — в сотрудничестве с ведомствами господ Аллана Даллеса и Эдгара Гувера, — вызвала профессора Натана на свои заседания. Цель — изучение «коммунистической деятельности» подсудимого в прошлом и настоящем. При жизни Эйнштейна, заметим, мистер Маккарти и его друзья не посмели сделать этого! С тех пор не раз профессору Натану угрожала тюрьма: он отказался давать показания сыщикам Эдгара Гувера и Аллана Даллеса…

История еще не дописала эпилога к повести о жизни Альберта Эйнштейна.

Конференция в Бандунге уже приступила к работе, когда пришло известие о его кончине, Джавахарлал Неру, взойдя на трибуну, произнес краткую речь: «Я скорблю глубоко… Умер величайший ученый нашей эпохи, искавший истину и не знавший компромиссов с неправдой и злом». Чжоу Энь-лай сказал: «Я взволнован вестью о смерти Эйнштейна. Всю свою жизнь он работал неутомимо в интересах приложения науки к мирным целям. Он был деятелем науки во имя мира. Китайский народ будет помнить его как последовательного антифашиста. От имени народа Китая я выражаю чувства нашей скорби…»

Члены Академии наук Советского Союза в некрологе, напечатанном в «Правде», почтили память Альберта Эйнштейна. Собравшаяся в конце года в Москве сессия физико-математического отделения Академии была посвящена полувековому юбилею теории относительности и гению ее создателя.

Выступая — спустя два месяца после смерти Эйнштейна — на освещенной горячим июньским солнцем трибуне московского стадиона «Динамо», Джавахарлал Неру вновь вспомнил о деле жизни своего умершего друга и соратника в борьбе:

«Прогресс науки и порождаемой ею техники изменил мир, в котором мы живем… Даже концепции времени и пространства изменились, и для нас открываются огромные возможности исследовать тайны природы и применять наши знания на благо человечества. Наука и техника освободила людей от значительной части лежащего на них бремени и дала нам великую-силу. Эта сила может быть использована для всеобщего блага, если нашими действиями будет руководить мудрость, или, если мир сойдет с ума или совершит глупость, он может уничтожить себя как раз тогда, когда мы стоим у порога великих открытий и триумфа».

Историческая встреча глав правительств четырех держав, а затем и конференция 80 стран по мирному использованию атомной энергии состоялись спустя несколько недель после этого выступления Неру — в Женеве. «Тень Эйнштейна витает над Женевой» — так озаглавила 12 июля 1955 года свою передовую статью парижская газета «Монд». Нельзя было отрицать справедливости, этих слов, потому что женевские встречи и впрямь были данью самым непреодолимым и самым сокровенным чаяниям человечества. С ними были связаны последние дни жизни и последние мысли Эйнштейна. Собралась и успешно работала в Лондоне и конференция ученых всего мира против угрозы атомной войны. Декларацию, положенную в основу этой конференции, мы помним, подписал за несколько дней до смерти Альберт Эйнштейн. В ее работах участвовала, как надеялся на то Эйнштейн, делегация советских ученых.

За встречей в Лондоне последовали новые совещания. Вошел в историю неведомый никому раньше поселок с индейским названием Пагуош, расположенный на берегу Нортумберлендского пролива в Канаде. Здесь — в июле 1957 года на даче промышленника Сайруса Итона — было продолжено обсуждение «плана Эйнштейна — Рассела» (так назывался теперь документ, прочитанный вслух Элен Дюкас в доме на Мерсер- стрит в Принстоне). В Пагуош приехали советские люди, всемирно известные ученые Скобельцын и Топчиев, представитель Народного Кигая Чжоу Пей-юань, знаменитый японский теоретик Хидеки Юкава (предсказавший существование мезона), знакомый нам Лео Сцилард, профессор Герман Мёллер из Индианы и еще многие другие. (Работы Мёллера, обнаружившего в 1927 году факт наследственных изменений — мутаций — под действием излучения, раскрыли глаза на последствия радиоактивного засорения атмосферы для будущих поколений.) Это был подлинный всемирный форум людей науки, и решения этого форума оказались как раз теми, о которых мечтал Альберт Эйнштейн. В решениях говорилось о необходимости сделать все для предотвращения войны; прекратить испытания ядерных бомб; добиваться мирного сосуществования и сотрудничества народов…

Вслед за «первым Пагуошем» последовали второй и третий — в канадском местечке Лейк-Бопорт в мае и в австрийском курорте Китцбюхель в сентябре 1958 года. Девять с половиной тысяч ведущих работников науки из сорока четырех стран, и среди них более тысячи крупнейших ученых Советского Союза, поставили свои подписи под «пагуошскими» решениями.