– Кой хрен «спасибо»! -отрезал Стрелок. -Кисейные барышни, возись тут с вами. Другим не легче. Живо приходите в себя. Не забыли, что посёлок необитаем? Дома пустуют, в них могла угнездиться всякая нечисть. В два счёта можно напороться на кровососа или на гипнотизёра. Поэтому, как в армии: на первый- второй расчитайсь и чётные идут со стволами налево, нечётные – с дулами направо. При малейшем подозрении моей команды не ждать, бить прицельно очередями. Всё доступно? Шагай, бояре, ночлег близок.
Откуда-то с задворок дальней усадьбы раздается едва слышный, но ужасный тягучий вой. Я невольно приостановился, а Бобёр, наскочив на меня, чувствительно ударил в поясницу стволом своего «калаша». Только мне не больно. Мне страшно. Так страшно, что начинает привычно подсасывать в желудке. Испуг – мой бессрочный попутчик. Скорее даже – верный товарищ. Никто ведь не знает, что я еще жив, лишь благодаря своему вечному ужасу. Все за глаза зовут меня стальным мужиком, неуязвимым, заколдованным: «Сам чёрт Стрелку не брат! Зона ему – дом родной!» Дурачьё! Словно забывают, где находятся, перестают понимать что значит каждую минуту ждать, как последнюю. Минуты не становятся последними, зато сливаются в последние часы, те превращаются в последние дни. И эти дни проходят, а страх смерти остается. Даже нет, он прирастает с каждой сменой чёрных цифр на серо-зелёном экранчике электронных часов. «Неуязвимый!» Не сегодня-завтра всякое везение исчерпывается, верблюдики мои груженые. И чем больше Стрелку везет, тем меньше ему остается жить. Как же с этим свыкнешься? Можно утомиться от ожидания, но привыкнуть – нет, это никогда. И никто в том же Черновском «курорте», никто в Лукьяновке даже не подозревает, что отважный Стрелок накачан страхом по самый капюшон. Никому, никогда и ни за что он не сознался бы в этом, однако перед собой-то что лицемерить… И теперь я совершенно точно знаю, отчего мне так неприятен был Старик. Он тоже был таким. Я понял это по его глазам. Он когда-то боялся. Да, конечно, страшился совсем другого, но так же панически, невыносимо. Только сейчас он уже не боится ничего. Смелость здесь ни при чём. Он просто устал бояться. А значит – ему конец. Как, впрочем, и мне, когда я перестану бояться
Само собою, изогнутая дугой единственная улица Гремячьего называлась улицей Сталина. Об этом извещала насквозь проржавевшая, но с яркими киноварными буквами табличка на углу дома. Всё тут заросло травой и мелкими кустами, однако посредине была протоптана довольно широкая тропа. Вообще-то, не удивительно: кто только к Кузнецам не шастает, они, пожалуй, самые популярные в зоне личности. Хотя, опять же, не одни люди тропы торят. Нечисть здешняя тоже не дура в аномалии лезть, больше норовит дорожками цивильно прогуляться. Да и зверью сподручнее перемещаться по надёжным путям.
До поворота налево мы дошли без приключений, хотя, наверное, стоило войти в любой дом и хлебнули бы этих приключений по самое донельзя. Вон в хате окна зеленоватым светятся – значит, без сомнения, полон подвал ведьминого студня. Тут весь дверной проем затянут прядями жгучего пуха. А здесь вообще что-то непонятное пульсирует на полуразрушенной веранде. Маленькая норная крыска с кусочком чего-то съедобного во рту шмыгнула в трещину фундамента, вслед, не достав опытного зверька, запоздало и вяло фыркнул слабенький электрический разряд.
В прошлый раз мы входили в Гремячье с другой стороны, как раз отсюда, где от улицы товарища Сталина отходит улица Первого Мая. Вот одичавший грушевый сад. А вон и бывшая поликлиника, где засели Кузнецы. Как и о многом в Зоне, о Кузнецах толком мало что известно. Сами они никому не показываются. Словно гномы, зарылись в подвалы гремячьевской больницы и носа никуда не кажут. Окна первого этажа заложены кирпичом, наружу устрашающе торчат острые и ржавые арматурные штыри. Крыльцо загорожено замысловатой баррикадой, надпись суриком на стене сообщает: «Не лезьте! Стучите! Стоят растяжки! Пострадавшим по глупости не помогаем!». Если прислушаться, из недр больницы доносится скрип, шипящие вздохи, позвякивание. Над обомшелой шиферной крышей поднимается струйка чёрного дыма. Трудятся, гномы…
В сотне шагов от поликлиники угрюмо возвышается водонапорная башня под ржавой крышей – единственное место для безопасного ночлега. К ней мы и направились. У входа стоял часовой. Ба! Да это же Епископ! Значит, в башне уже устроился караван из Красного и лучшие места нам не светят. Ну, да ладно, ничего не попишешь, таково право первоприбывших, а мы устроимся в тесноте, да не в обиде, выспимся и на полу.
– Здорово, Стрелок! Как дошли?
– Привет, Епископ! Спасибо, всё в норме. А вы?
– Неплохо.
«В норме!» А Старик не в счёт? Хотя, для Стрелка, видимо, не в счёт…
Сколько же я в Зоне? Четвертый год… А до сих пор порой не могу разобраться в окружающих. Иногда
