Я, правда, не виновата. Я хотела бы тебя полюбить снова, но не могу. Рос, он очень хороший…
— Рос — негодяй! Они же нас в животных превращают, они… они… — Тири задохнулся своими словами, замолчал.
— Нет, Тири. Если человек живет в тринадцатом, значит, он заслужил это… Ты же умный, Тири, ты должен попасть сюда по-другому… Сдайся! Я помогу тебе, и Рос поможет! Тебя простят, и…
Тири рванул Гэл, она упала, и он почти потащил ее к выходу.
— Ты больна, Гэл! Тебя обманули… Я все равно тебя не брошу, на воле ты придешь в себя…
Она была ненамного слабее и вырвалась из его рук. С жалостью и тоской посмотрела на Тири.
— Какой ты глупый… Все-таки остался таким же… Никогда мы с Росом не расстанемся.
Тири отступил к стене. Посмотрел на Гэл в упор, покачал головой.
— Это не ты, Гэл. Я, видно, ошибся. Это не ты. Ты не такая.
Гэл вздохнула:
— Я действительно не такая, какой ты меня представлял. Давно уже не такая. Тебе помочь уйти?
— Мне не нужна помощь.
С легким хлопком раскрылась входная дверь. Рыжеволосый молодой мужчина уверенно зашел в дом, щурясь со света, взглянул на Гэл.
— Почему заблокирована дверь? Ты что, не знаешь, что творится в городе? Эти наружники обнаглели до предела. А, черт!
Он торопливо вырвал из-за пояса длинный, тускло отсвечивающий пистолет.
Тири не двигался. «Браслет на активном режиме. Пусть. Пусть…» Ствол смотрел ему прямо в лицо.
— Не надо, Рос! Это же Тири? Ты обещал! — Гэл метнулась к нему. Бывший Дежурный шестнадцатого сектора обнял ее и надавил на спуск.
Здесь все было как прежде. И желтые барханы, и обгорелый остов спасательной шлюпки. И снова они стояли втроем и смотрели в безмятежную голубизну неба.
Дима нажал на кнопку сопряжения браслета еще час назад. И с тех пор компьютер защитной системы вел непрерывную связь со спасательным кораблем. Подавал пеленг, сообщал что-то. И не реагировал на Димкины вопросы. Лишь несколько минут назад высветил на экране обратный отсчет времени.
— Уже скоро. Осталось двенадцать минут, — ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Дима.
Арчи потоптался на месте:
— Дима, тебя в Лагере все вспоминают… Тая поправилась…
— Хорошо, — он не сразу понял, что Тая — это девчонка, которую задело взрывной волной. Ураган, взрыв… Это было так далеко…
— Старший расспрашивал…
— Как он?
— Ничего, — Арчи пожал плечами. — Говорит, что не верит Дежурным…
— А ты?
— Не знаю, Дима…
— Со вчерашнего дня они прекратили тасовку. Это не так уж мало.
Небо над головой было, как обычно, чистым. Но Дима знал, что где-то там, в высоте, сейчас завершает свой долгий путь к планете спасательный корабль. Интересно, кто прилетит из космошколы? Разумовский? Дима отчетливо, с фотографической ясностью, вспомнил его лицо на посвящении в курсанты. Разумовский тогда поднял над головой маленькую книжечку Устава, подержал секунду, опустил. И сказал совсем тихо: «Не забывайте одного, ребята. Каждая строчка здесь написана кровью. И очень часто — не нашей». Не нашей.
Дима посмотрел на Арчи, на Тири. «Да, убивал не я. Вы стали моими руками. Вы нажимали на спусковые курки. Я лишь чуть-чуть вам помог. Чуть-чуть». И в который уже раз он поразился тому, что не ощущает своей вины. Ни за один шаг. Словно никто не был виновен ни в чем в этой долгой, двухмесячной жизни. Словно каждый был прав.
— Дима…
Он посмотрел на Тири.
— Скажи своим, что это я во всем виноват. Пусть накажут меня. Я хотел, чтобы тот парень умер! И Роса я тоже… хотел…
— Машина никогда не делает неисправимых поступков сразу. Она дает шанс… В виде парализующего заряда…
«А мне шанса не будет. Меня накажут не машины. Да меня и не будут наказывать…»
— Пусть лучше меня…
— Меня не будут наказывать, Тири.
— Не будут?
— Нет.
«Я пойду по плитам космодрома прямо к школе. А из всех окон на меня будут смотреть курсанты. Молча, не двигаясь… У дверей своего корпуса я увижу чемоданчик с вещами, а сверху — диплом инженера. Вот и все. Я еще постою немного, а из окон будут все так же смотреть на меня, и ветер будет гонять по двору сухие листья и обрывки бумаги. Потом я уйду».
Он поднял голову, стараясь разглядеть среди серых скал башню второго Города. Нет, далеко…
«Земля поможет. Пройдет пять, десять лет, и они выйдут наружу. Все. Они никогда не будут равны и одинаковы, они все разные: умные и глупые, красивые и некрасивые, счастливые и несчастные. Они станут просто людьми… Так что же, выходит, Дежурные были правы? Они сохранили цивилизацию… Да, правы. По-своему. И наружники по-своему правы. Наверное, и я тоже…»
Он улыбнулся. И посмотрел в небо, где, обрастая сверлящим уши свистом, росла тусклая, раскинувшая острые крылья точка.
— Вот и все… Арчи, Тири…
Они взглянули друг на друга. Арчи кивнул, отводя глаза, прошептал:
— Ты нас не забывай…
Дима улыбнулся. Крепко сжал протянутые ему руки. И, не оглядываясь, пошел вперед, к маленькому, мягко зависшему над песком кораблю. Старый, многое повидавший трудяга космоса. Обгорелый керамит, потускневшие дюзы… А он видел не только его. Он видел тысячи кораблей, корабли всех планет, большие и маленькие, те, в которых он летал, и те, в которых уже никогда не полетит.
Люк корабля раскрылся перед ним. Широкий, удобный люк. Пассажирский. Но перед тем, как шагнуть в него, он обернулся и вскинул руки. Две фигурки вдали ответили тем же жестом. И он крикнул, крикнул то, последнее, что должен, обязан был им сказать, крикнул, то ли доказывая, то ли напоминая:
— Фэт рэгел! Фэт!
