…В ординаторской хирургического отделения молодая женщина, бывшая человеком не больше, чем он, подошла к зеркалу. Оправила волосы, провела холодной ладонью по лицу. Прошептала, глядя в свой отраженный лик:
– Дай мне силы…
Зеркало молчало. Оно умело лишь одно – отражать. Никогда и ничего не таилось на амальгаме, кроме истины, молчаливой, как любая правда.
Двойник Шедченко тихо открыл дверь, завешенную изнутри белой занавеской, и вошел в отделение. Помедлил, глядя на дверь ординаторской. Потом, отвернувшись, прошел в палату, которую выбрал так же легко, как нашел путь в больницу.
Юноша, бывший единственным обитателем палаты, открыл глаза.
– Привет, Сашка, – прошептал двойник Шедченко.
– Здравствуй, дядька.
– Ты как?
– Хреново. – Парень улыбнулся. – А где мать?
– Попозже подойдет. Ты здорово вырос.
– Головы это не коснулось… наверное.
– Ничего. Головой потом займешься. – Двойник Шедченко, который не считал себя человеком, коснулся его плеча с грубоватой, неумелой лаской.
– Я не верил, что ты сможешь приехать…
– Знаешь, я люблю тебя, идиота. Спи.
– А ты?
– Мне надо поговорить с врачом. – Он позволил себе странную улыбку. – Ладно, парень. Спи.
Юноша кивнул.
– Ты сразу меня узнал? – отступая к двери, спросил мужчина.
Александр Шедченко кивнул.
– Это здорово.
Мужчина вышел, плотно прикрыв за собой дверь, посмотрел на серый рассвет, вползающий в коридор через мутные окна. Шумно, не таясь, подошел к двери ординаторской, толкнул ее.
Женщина в белом халате, стоявшая у окна, молча и без удивления посмотрела на него.
– Я пришел, – сказал тот, кто не боялся считать себя нечеловеком.
6
Мария смотрела на того, кто был рожден злобой и тьмой, не отводя глаз, не произнося ни слова.
В глазах мужчины не было ничего человеческого. Только холод профессионального убийцы. О, она знала, что этот умел убивать. Он достаточно повоевал, прикрываясь приказами и красивыми словами для того, чтобы безнаказанно отбирать чужие жизни. И пусть большая часть его войн была там, на Востоке, ни одна из них не была войной за веру. Он не умел нести свет.
– Я пришел, – сказал тот, кто принял облик военного.
– Я знала, что ты придешь.
Мария заставила себя ответить. Даже этого ей необходимо любить. Но любить – не значит прощать.
– Ты сама понимаешь, что должно произойти, – сказал мужчина.
– Знаю. Ты должен покаяться – или умереть непрощенным.
Мужчина улыбнулся, словно он имел право улыбаться.
– Глупая девчонка… Ты считаешь, что несешь свет…
– Я несу свет. Но могу и лишать его тех, кто недостоин.
– Что ты сделаешь с миром, если войдешь в него, если победишь? – Мужчина медленно продвигался к центру комнаты. Мария застыла у окна.
– Я дам миру любовь.
– Мир уже не спасти любовью, девочка. Слишком часто любовь предавали, слишком часто ею оправдывали зло.
– Кто ты такой, чтобы судить о добре и зле?
– Я? Я слуга.
– Ты слуга Тьмы.
– Нет, человечества. Тех, у кого есть силы любить, но нет сил ненавидеть. Я просто страж покоя. И не моя вина, что покой хранит лишь Сила.
– Да, не только твоя вина в этом. Но и слуга отвечает за то, что творит по приказу.
– «Слуги… повинуйтесь господам своим. Ибо то угодно Богу…» – Мужчина вновь улыбнулся.
– Лишь в тебе выбор – Свет или Тьма.
– «Свет, который в тебе, не есть ли Тьма?»
– Я знаю, что ты умеешь искушать, – сказала Мария. – Ибо слово – оружие. И ложное слово – оружие Тьмы. Твой дар – искажать слова.
– Мой дар – служить.
Мужчина обвел комнату взглядом. Взял со стола нож.
– Не хотел бы этого делать, – негромко сказал он. – Мы еще можем объединиться. Есть другие… и в них подлинная Тьма. Давай предотвратим худшее, а после будем решать.
– Я лишаю тебя Света, – сказала Мария. На мгновение мужчина замер, неуверенно поднимая руку к глазам. Потом засмеялся и покачал головой. Сделал еще один шаг к Марии.
– Я не верю в тебя – и ты не сможешь меня ослепить. Выбирай, девочка.
– Даже твой земной брат отступил от тебя. Как можешь ты верить в свою правоту?
– А где твоя сестра, девочка?
Мария смотрела лишь на него. Неотрывно, чтобы даже в глазах не отразилась Анна, тихо входящая в открытую дверь.
– Моя сестра уже спасена, и прощено ей все, что было и что будет. Моя сестра есть любовь.
– Ты говоришь о любви, не умея любить.
Мария даже улыбнулась этим словам – всей лжи, которая была в них.
– Нельзя любить человечество, не любя человека, – сказал тот, кто был ложью и Тьмой. – И слепая любовь хуже ненависти. Всепрощение – дорога, которой приходит зло.
– Я прощаю даже тебя, – сказала Мария в тот миг, когда Анна, оказавшаяся за спиной двойника Шедченко, достала из кармана пальто нож и вонзила его в спину посланника зла.
Мир закружился. Потолок косо скользнул к полу, пол вздыбился, ударяя в лицо. Тот, кто считал себя лишь копией человека, упал на скользкий линолеум. Свитер намок почти мгновенно, кровь толчками била из раны. Девушка с ножом в руках стояла над ним, глядя взволнованно, но без страха.
– Ты не совершила зла, – сказала та, что пришла в мир со светом. – Ты остановила зло.
– Он… не будет спасен? – прошептала Анна.
– Не знаю. Все в нем теперь. – Та, что пришла в мир со светом, склонилась над двойником Шедченко. Он молча смотрел в ее лицо – в глаза, в которых было столько света и тепла… словно в жерле доменной печи. – Я могу спасти тебя, – сказала она.
Он не ответил. Странно, почему-то думалось совсем не о том. Не о мире, где Сила уже никогда не сможет стать защитой, не об этой девушке, чья доброта будет страшнее любой злобы. Не о том, как бездарно он прожил свой единственный день.
Двойник Шедченко думал о сестре, которую уже не сможет увидеть, и о семье, которая все равно никогда не была его семьей.
– Я могу дать тебе прощение и жизнь, – сказала женщина, глядя ему в лицо. – Ты можешь уйти с миром или раскаяться и пойти со мной рядом. Мне стоит лишь коснуться тебя – и рана закроется.
– Сила не прислуживает, она лишь служит, – прошептал он.
– И где же твоя Сила?
В глазах поплыли белые туманные хлопья. Он помнил их с тех пор, когда был человеком, но в тот раз
