отдаю команды – и реактор выходит на рабочую мощность. Я касаюсь главного двигателя – и магнитная броня окутывает титановые дюзы.
Вспомогательные системы что-то кричат – это похоже на собачий лай. «Незапланированный маневр»… «расход рабочего тела»… «обоснование»… «обоснование»…
Я становлюсь радаром – и заставляю его увидеть впереди астероид. Немыслимый, чудовищный астероид, несущийся в межзвездной пустоте – прямо на меня.
Вспомогательные системы стихают.
Я снова смотрю на мальчика.
Он видит звезды. Он висит над самым дном и сквозь стеклокерамику видит звезды.
Звезды прекрасны.
Я заглядываю ему в глаза – и вижу отражение звезд в зрачках. Глаза мутнеют от кислородного голодания, но он еще жив.
Звезды прекрасны, почти как люди.
Мальчик слабо ведет рукой, пытаясь сбросить веревочную петлю. Когда-то я так же смотрел но Оахо Три Весла – но тот не сделал этого движения. Он был стар и хотел лишь одного.
А мальчик хочет увидеть звезды и выжить.
Петля затянулась намертво. Мальчик достает нож и перерубает веревку. Бросает последний взгляд на звезды – и рвется вверх.
Глубина – сорок семь метров.
Ему не выплыть.
Когда два закона говорят разное – каждый сам решает, как поступить.
Я поджигаю плазму.
Тонны воды превращаются в газ и вырываются из дюз главного двигателя.
Корабль вздрагивает.
Мир бьется в судороге.
Теперь главное – все правильно рассчитать.
Водяной вал проходит по внутренней поверхности цилиндра, на миг обнажая дно. Я маневрирую, уклоняясь от несуществующего астероида. Есть три вещи, которые я должен сохранить.
Бьющийся в потоках пены мальчик, мечтавший увидеть звезды.
Острова, которым вскоре суждено стать холмами.
Ну и я сам, конечно же.
Из морского дна выдвигаются демпферы. Некоторые не срабатывают, раскрываются не полностью. Надо будет починить… потом.
Цунами пробует острова своим краем. Слизывает пальмовую рощу. И несется на старика, стоящего у кромки отступившего моря.
Мне очень жаль, но тут я бессилен.
Старик видит надвигающуюся из темноты волну. Планктон возбужденно сверкает – и это похоже на звезды.
– Спасибо, всемогущий, – шепчет старик, прежде чем водяной вал накрывает его – и уносит в море.
Цунами уже стихает, но одну жертву море все-таки получило.
Последними включениями двигателя я заставляю волны метаться из стороны в сторону. Подгоняю к берегу оглохшую, ослепшую, нахлебавшуюся воды песчинку – и выбрасываю мальчика на берег.
Буря стихает.
Мальчик лежит на песке и жадно дышит.
Я смотрю на звезды в его глазах. Отворачиваюсь.
Корабль плывет в пустоте.
Звезды красивы.
Почти как люди.
Почти.
Именем Земли
Центральный Штаб Сообщества —
капитану крейсера «Рубеж».
Срочно. Секретно. Голубой шифр.
Файл распечатки 23-А:
Получением настоящего приказа немедленно вывести крейсер в двенадцатый планетарный сектор восьмой галактической зоны. 16 марта 38.09.17 единого времени ожидается прохождение в секторе конвоя Лотанского десанта. Конвой и охрану уничтожить.
Именем Земли.
Они разворачивались. В космосе нет веса, но остается масса, и двести тысяч тонн металла не затормозить мгновенно. Они разворачивались, и пальцы, вдавленные в клавиши форсажа двигателей, уже не могли ничем помочь. Неделю назад на далекой планете Лотан земной агент равнодушно взглянул на маршрутную карту конвоя. Три дня назад в Центральном штабе защиты Земли антенны грависвязи приняли его короткий доклад. Кто-то из офицеров сверился с компьютером и пожал плечами – на перехват успевал лишь один крейсер – «Рубеж». Возможно, он даже посоветовался с начальником штаба и тот с сожалением вздохнул. Но слишком несоизмеримы цены – крейсер, один из сотен, несущих патрульную службу, и набитый десантниками конвой врага. И их бросили в бой – в бой без надежды победить и без надежды выжить…
Они разворачивались. Вряд ли хоть половина людей в рубке понимали, что это значит. И уж точно не подозревали о происходящем сотни астронавтов на боевых постах корабля. В наушниках бились, мешая друг другу, их крики, просьбы, доклады…
– Главный пост, главный…
– Он уходит из сектора поражения, подбавьте же…
– Рубка, у нас плывет защита, до двух рентген в максимуме, ждем разрешения на эвакуацию…
– Главный пост…
– Да влепите же ему кто-нибудь, он в мертвой зоне!
– Почему молчит правый сектор?!
– Капитан, двигатели на пределе, можно ли снять форсаж?
– Главный пост…
– Правый сектор! Он же прет на тебя!
Виктор повернулся в кресле. Руки соскользнули с пульта, расслабились впервые после двухчасового бега по клавиатуре. Он посмотрел на первого помощника и поразился его позе: спокойной, отдыхающей, такой нелепой среди скорчившихся над пультами командиров… И поймал его взгляд.
Первый помощник тоже все понимал. Они разворачивались прямо под удар лотанского линкора, разворачивались правым бортом, ослепшим, оглохшим, онемевшим в самом начале боя, после сильнейшего радиационного удара. Если там, среди оплавленной брони и застывшей серыми буграми противопожарной пены, и остались орудия, ими уже некому было управлять. И ничего не оставалось, кроме как ждать, ждать те последние секунды, пока враг не выйдет на дистанцию абсолютного поражения и тот, неведомый ему лотанский капитан, не скажет в микрофон: «Всем бортовым – залп!»
– Мы же лезем под удар! – вдруг вскрикнул за спиной кто-то из штурманской группы.
И сразу же в наушниках наступила тишина – неестественная, нереальная… Один за другим люди отрывались от пультов, с пробуждающимся ужасом вглядывались в экраны. Там, среди немигающих, застывших звезд, разгоралась ослепительная точка – приближающийся линкор.
«Он пройдет мимо нас на расстоянии пяти-шести километров. И ударит при максимальном сближении. Элементарный прием, я поступил бы так же, – подумал Виктор. – Они давно поняли, что наш правый борт небоеспособен, и ждали только удобного момента…» На мгновение ему стало жалко – нет, не себя, и не корабль, и не идущий на смерть экипаж, – ему стало безумно жалко его крошечного шанса на победу, который они едва не использовали.
Они почти могли победить… Виктор закрыл глаза и поразился длящейся до сих пор тишине. Ему
