подозревала, как безобразно и страшно все это было.
– У вас только пиво, да? – спросила Жанна.
– Уже запретили.
Жанна фыркнула.
– Мы чистим планету, – сказал я. – Латаем генофонд. Я… я пробовал пиво. И вино тоже. Даже виски. Нам дозволено больше, чем рядовым гражданам.
– Так всегда, – ехидно сказала Жанна. – И вам понравилось?
На этот вопрос я не ответил. Признался:
– Возможно, сейчас мы перегнули палку в другую сторону. По большому счету, достаточно было победить электронную наркоманию… Но человечество стояло на грани гибели, и в средствах церемониться не приходилось.
– И что будет с нашей колонией?
– Вы будете наказаны, – ответил я. – В первую очередь, конечно, виноваты властные структуры. Но достанется всем. Таков закон. Распространение дурманящих веществ среди иных форм разумной жизни – очень тяжелое преступление.
Жанна помолчала. Потом сообщила:
– Приближаемся ко второму стойбищу.
– Там то же самое?
– Да.
– Тогда летим в город. Аборигенов вы временно убрали не только с улиц, но, полагаю, и из рудников? Возвращаемся в город.
– Как прикажете, экзекьютор, – презрительно сказала Жанна. С неожиданно прорвавшимися эмоциями воскликнула: – Ну почему я? Именно я? Повезла бы этих амбалов-японцев на охоту, сидела бы сейчас у костра, байки травила! Нет, влипла! Стала пособницей экзекьютора! Вы улетите, а меня вся планета проклянет! Сашеньке станут говорить, что ее мама – предательница!
– На вашем месте мог…
– Но оказалась-то я! Им нужен будет козел отпущения, и козел теперь имеется!
Она помолчала и поправилась:
– Коза отпущения… А что мы должны были делать? Продавать аборигенам сталь? Оружие? Они не нуждаются в пище, не нуждаются в лекарствах. Им пока не интересен прогресс. А вот выпивка – это лучшая валюта!
– Я знаю. Так случалось на всех планетах, где колонисты встретили разумную жизнь. Иногда в ход шел алкоголь, иногда синтетические наркотики.
– На всех планетах? – поразилась Жанна.
– Ну… вроде бы мормоны обошлись без этого. У них обычное рабство.
– Значит, все так делают… – пробормотала Жанна. – И все равно вы нас накажете?
– Да.
Шлюпка пошла на посадку. Жанна молчала. Лишь перед самым касанием пробормотала:
– И почему вы считаете себя вправе судить нас?
Это все решило.
– Подождите минутку, – попросил я. – Не выходите.
Жанна удивленно посмотрела на меня.
– Вы правы в одном, – сказал я. – Правосудие не может быть беспристрастным. Не должно. Мы люди, а не математические формулы. Потому и существуют суды присяжных, прецедентное право… чтобы над строчкой закона всегда стоял живой человек.
– Соберете присяжных? – удивилась Жанна. – Если из наших – вердикт будет один. Если из ваших – другой. Где тут справедливость?
– Экзекьютор – сам себе присяжный, – сказал я. – Одну минуту, Жанна.
Я достал из кармана упаковку, открыл. Там лежала таблетка – одна-единственная. Они очень дорогие, эти таблетки. Наверное, самый страшный наркотик, придуманный человечеством. Позволенный лишь экзекьюторам… и, наверное, тем, кто стоит над нами.
– Я люблю вас, Жанна, – сказал я. И раскусил маленький белый диск.
Во рту стало солоно. Голова закружилась.
– Что вы несете? – возмутилась Жанна. Заглушила турбину шлюпки, обесточила пульт.
– Это… тест… – пробормотал я. – Если бы времени было больше… я постарался бы обойтись без таблеток… но времени всегда не хватает…
– Дурак вы, экзекьютор, – пробормотала Жанна. – Дурак и напыщенный осел.
Она выпрыгнула на бетон посадочной площадки, хлопнула дверцей кабины, пошла к ангару. Я был уверен, что сейчас она кроет меня отборной местной бранью. И мне это было неприятно, горько, тягостно, потому что… потому что… потому…
Потому что любимая женщина ненавидела меня!
– Жанна… – пробормотал я. – Я же люблю тебя…
Люблю! Эту упрямую прямоту, эти резкие манеры, за которыми ты прячешь одиночество и слабость… Пусть многим ты кажешься самой обычной, а кому-то даже некрасивой – я-то знаю, сколько в тебе очарования, сколько настоящей, не показной женственности и нежности…
– Жанна… – закрывая лицо руками, прошептал я.
Я экзекьютор. Я выполню свой долг.
И каким бы суровым ни был мой приговор – это будет приговор неравнодушного человека. Потому что я сужу не только колонию с банальным именем Новая Надежда, а любимую женщину.
И самого себя.
Коммутатор пискнул, когда я включил его на прямую связь.
– Экзекьютор-один… доклад… – прошептал я. Мне никто не ответил, но я знал, что меня слушают. – Колония Новая Надежда, вторая планета четвертой Лебедя… Обнаружены следующие преступления третьей степени: злоупотребление властью, коррупция, антидемократические настроения… Следующие преступления второй степени: употребление алкогольных напитков, недостаточная борьба с наркоманией, предположительно – недостаточная борьба с электронной наркоманией. Следующее преступление первой степени: вовлечение местной формы разумной жизни в употребление дурманящих веществ. Согласно закону о Спасении Разума выношу приговор… временное ограничение прав и свобод, размещение на планете полицейского гарнизона, наложение на все… все население штрафных санкций согласно пункту D… поправка – согласно пункту G закона о Спасении Разума, ликвидация всех лиц, пользовавшихся электронными наркотиками более трех раз, ограничение высоких технологий… отгрузку флаеров прекратить, доставленные на планету – передать под контроль гарнизона…
Я говорил еще долго, прежде чем произнес последнюю уставную фразу:
– Доклад закончен, приговор привести в исполнение.
И добавил не по уставу:
– Прощайте.
Японец подсел ко мне в ресторанчике, где я героически сражался с твердым кукурузным хлебом. Надо было привыкать к местной кухне – и я старался изо всех сил.
– Санкции согласно пункту G – не слишком ли сурово? – спросил японец. Он ничем не выделялся из толпы других туристов, такой же генетически улучшенный японец, высокий и с большими круглыми глазами.
Экзекьютору-два и не положено выделяться.
– Необходимо, – сказал я.
Японец кивнул. Заметил:
– Три часа до отлета корабля. Пойдем?
– Я остаюсь, – сказал я. – Это теперь и мой дом. Я останусь здесь. Рано или поздно Жанна поймет и простит меня.
Японец вежливо покивал:
– Жанна – та женщина-пилот? Хорошая женщина, крупная…