решения важнейших боевых задач, сокрушения врага на всем участке фронта, результатов начатого вчера наступления, – столь долгожданного!

Приехал Михайленко. Делится впечатлениями – о пехоте, которая вчера вначале шла в рост, о танках…

– Там, главное, танкам нашлась работа! Часть осталась на южной окраине Погостья, часть дошла до стыка рек, часть – еще дальше… И везде вели борьбу с блиндажами по восемь накатов! КВ пройдет, развернется на блиндаже и… не провалится!

– Ясно, – замечает Седаш, – их не возьмешь ничем, кроме как выкуривать из каждого блиндажа!

– В одиннадцать часов вечера, – продолжает Михайленко, – выслали танкисты разведку – найти свои передние танки, взять в них донесения и представителя, чтоб направить к машинам горючее и боеприпасы… Что это?.. Разрывы! Где?

Разрывы немецких снарядов поблизости. Немец обстреливает дорогу. Михайленко продолжает:

– Ну, я послушал танкистов! Командир танковой роты Большаков! Если даже он на шестьдесят процентов врет, и то большая работа сделана! Ну, однако, он не врал! На него самолеты налетели, пулеметным огнем вывели орудие его танка. Ему пришлось вернуть эту машину, он сел в другую. Прошел вглубь, за Погостье. Раздавил и разбил семнадцать землянок. Оттуда выкурил не меньше двухсот человек!

– А пехота, – замечает Козлов, – вооружилась вся немецкими автоматами. Пехотный двадцать пятый полк. Крепко мы его покрошили!

– Полчок! – усмехается Михайленко.

Козлов произносит с ядом:

– Громаднейшее продвижение сделала одиннадцатая дивизия! Заняла целый блиндаж и не могла свой батальон выручить! Плохо у них получается!

Он иронизирует. Но 11-я дивизия ведет наступательные бои с середины января, так поредела, что трудно на нее рассчитывать! Михайленко продолжает:

Один КВ сожгли все-таки немцы. Сгорел. Часть экипажа выскочила, часть сгорела… Сорок процентов танков к концу боя неисправны по техническим причинам. Там у кого гусеница, у кого насос, у кого еще что- нибудь… К утру все восстановили.

Самолеты немецкие? Вот когда штурмовая налетела, вывела пулеметами людей. Возле одной кухни двух убило, шестерых ранило… А что бомбы? Это ничего, никакого они ущерба не принесли… Ну, так это, может быть, запугать кого! Несколько машин покалечили – и все! А вот штурмовая внезапно налетела, эта вот принесла ущерб…

…К полудню становится тихо. Бой затихает, – и не только для артиллеристов Седаша, к которым заявки на огонь почти не поступают: наше наступление приостановилось…

Весь разговор с Михайленко происходит, пока он завтракает. Ему и спать не пришлось. Но ему хочется поделиться мыслями с Седашем и Козловым. Он расстилает перед нами карту:

– Немцы отходят не на Веняголово, а на фланг, в лес. Может быть, вчера просто прятались в лес от танков?.. А может быть, план был такой – отступать на восток? Южнее высоты пятьдесят пять ноль на восток отходили.

Седаш говорит очень медленно и задумчиво:

– Беспокоят фланги! Восточный особенно! Что там? Двести пятнадцатая, сто восемьдесят пятая, одиннадцатая, триста одиннадцатая. А западный меньше беспокоит: там восьмая армия. Теперь еще надо взломать фланги!.. М-да, эти фланги! Везде у нас эти фланги!

Седаш молчит. Но его карандаш, разгуливая по карте, лучше слов передает его мысли. Карандаш обводит кружочками и перечеркивает взятые нами 6 декабря опорные пункты и узлы сопротивления немцев – Падрило, Влою, Опсалу, Оломну… Вся тактика обороны немцев на нашем фронте построена на создании и укреплении таких узлов сопротивления. А между ними – войск почти нет.

Карандаш Седаша то, скользя глубоким обходом, оставляет одни из таких пунктов у нас в тылу, то упрямо долбит острым грифелем по другим. Точно так, как ставятся задачи нашим стрелковым дивизиям! Там, где смело обойденные и оставленные нами в своем тылу немецкие гарнизоны мы блокировали, там они не помешали нашему общему наступлению, а гарнизоны были уничтожены нашими вторыми эшелонами… И напротив: там, где стрелковые наши дивизии старались брать узы сопротивления в лоб, мы тратили на это много сил и времени. Мы их брали в конце концов, но потеряв темп наступления, а это значило, что немцы, успев подтянуть резервы, засыпали вклинившуюся нашу пехоту с флангов сильнейшим артиллерийским и пулеметным огнем… И, едва закрепившиеся, скованные борьбою в лоб, наши части несли большие потери…

Погостье мы брали в лоб с января. Вчера и сегодня мы пытаемся в лоб взять Веняголово. И все трое сейчас мы глядим на многоречивый карандаш майора Седаша. И как бы вскользь брошенные им слова: «Беспокоят фланги!» – представляются мне исполненными глубокого тактического смысла!

И словно оспаривая нить этих мыслей, комиссар Козлов, склонившись над столом, упершись локтями в карту, выразительно глядя Седашу в глаза, роняет тоже одну только фразу:

– М-да, Константин Афанасьевич!.. А дороги где?

Я окидываю взглядом сразу всю карту. В самом деле, линия железнодорожного пути Кириши – Мга только в трех местах пересечена дорогами, и именно здесь – у Погостья, у Березовки да у Посадникова Острова… Но именно здесь и пробиваем себе проходы мы… Всюду в других местах – густые болотистые леса, трясинные болота да торфяники.

– М-да! – в тон Седашу и Козлову молвит батько Михайленко. – Мы вчера видели: километр за час пятнадцать минут!.. И это в такой мороз. А весной и летом чт?

Как же без дорог, по трясинам, по лесным гущам совершать глубокие охваты с танками КВ, гаубицами, со всей тяжелой техникой? А ведь наступал, сколько уже сделал, дойдя досюда, Федюнинский!.. И ведь, в частности, именно этими, переброшенными из Ленинграда дивизиями – 115-й да 198-й дивизией Мартынчука, которые совершили глубокий, в полсотни километров, обход от Синявинских поселков до Оломны!..