– Замуж за него просилась… – добавил он, как бы только что вспомнив.

– Ах, во-он это кто!.. – Пепелюга выбранился по-черному, помянув и царя-батюшку и тресветлое солнышко. – Давно она у меня на бирке зарублена… Ну попадись только… Согну в дугу да и концы на крест сведу!..

– Так чего их теперь искать-то? – недовольно спросил тот, что со смоляным светочем. – Слышь, Пепелюга… Они уж наверняка в слободке давно…

– Да не могли они далеко уйти!.. – взвыл Докука.

– А ты почем знаешь? – недобро прищурился главарь. – Ты же спал, говоришь!..

– Так а костерок-то! – быстро нашелся тот. – Костерок-то погаснуть – не успел! Значит, совсем недолго я спал…

Переругиваясь, скрылись за другим ледяным горбом, однако шаги их и голоса долго еще отдавались в гулкой ночи.

– Светил бы мне ясный месяц, а по частым звездам я колом бью… – донеслось совсем уже издали.

Погорелица вздохнула и с досадой потерла замерзший нос.

– Зря… – признала она с сожалением. – Надо было мне и его развязать… Ну что, берендей? Как тебя звать-то?

Кудыка сказал. Погорелица уставилась на него в радостном изумлении.

– Правда, что ль? Так это, выходит, от тебя жена с греками сбежала? Ну все, берендей, пропал ты! Такого мужика я не выпущу… У тебя вон, сказывают, и дом двупрясельный, и печка кирпичная…

– Тебя-то саму как зовут? – буркнул Кудыка.

– Чернавой величают… – не без гордости ответила та.

Чернава? А ведь точно – ворожея… Слыхал про нее Кудыка, и не раз. Сам боярин ее о прошлом годе в терем призывал – шишимору вывести… Что ж теперь делать-то? Не возьмешь в жены – воду в ложке заморозит, порчу наведет… А возьмешь – и того хуже. Как с такой жить прикажешь?..

И принялся древорез вспоминать в смятении все, что знал о ворожеях и ведьмах. Бить их можно только тележной осью, при каждом ударе приговаривая: «Раз!..» Скажешь: «Два!» – изломает… Потом еще врут: наотмашь их тоже бить нельзя – только от себя. Ударишь от себя – рассыплется… Да врут, наверное!..

Но, конечно, кабы не Чернава, нипочем бы не выбрался Кудыка из развалин мертвого города. То ли и впрямь она умела глаза отводить, то ли просто хорошо знала здесь каждый взгорбок и каждую ямку. Был случай, когда, затаившись, они пропустили ватагу погорельцев в каких-нибудь двух переплевах от своего укрытия. Обитатели развалин возвращались к землянкам усталые и сильно раздраженные. Докуку они вели с собой, награждая его время от времени к превеликому Кудыкиному злорадству тычками да затрещинами.

Когда же наконец похожие на кладбище горбатые развалины остались за долгой извилистой ложбиной, в которую обратился ныне внешний ров, небо на востоке уже опушилось розовым заревом. Там, за синеватыми Кудыкиными горами разгоралось, готовясь взмыть над страной берендеев, светлое и тресветлое наше солнышко. Обозначилась впереди поросшая дымами слободка, блеснуло за ней зеркало никогда не замерзающей Вытеклы.

Чернава повернулась к алеющему востоку, потянулась с хрустом, повела плечами.

– Эх, умоюсь… – мечтательно пообещала она просыпающемуся солнышку и лукаво глянула через плечо. – А что, Кудыка, справишь мне шубейку на беличьих пупках?

– На пупках не осилю, а сторожковую [50] справлю… – со вздохом отозвался тот. – Только ты, слышь, больно-то явно не ворожи теперь… У нас в слободке этого не любят…

– Хватит, – сказала она радостно. – Отворожила… Надоело мне все, Кудыка! Грязь надоела, холод… Летом оно вроде бы и ничего, а вот зимой тут у вас стужа – прямо как в Черной Сумеречи…

Просияв, взметнулось в небо красно солнышко с блуждающим по ясному лику темным пятном, и подумалось вдруг Кудыке, что неспроста все неудачи в последнее время выпадают именно на нечетные дни. С того самого утра после неслыханно долгой ночи жизнь у берендеев пошла кувырком…

Оба еще раз поглядели на ласковое, пусть даже и меченное пятном светило и двинулись в сторону слободки.

– Так что у вас там все-таки стряслось в Черной Сумеречи? – не устоял любопытный Кудыка. – Одни толкуют: отвернулось-де от вас солнышко, другие: погорело, мол… Кому верить-то?

– Погорело… – нехотя ответила Чернава.

– Ну а как погорело-то? Расскажи!

– Да что рассказывать… Кабы я тогда чуть постарше была… Помню только: пожары кругом – дома горят, леса… А потом – стужа. Все как есть морозом сковало…

– А другие, постарше которые? Рассказывали, чай?..

Поднимающееся солнышко съело ночной туман, прояснило дали. Слободка впереди, казалось, была искусно вырезана из мягкого дерева тончайшим лезвием.

– Развалилось, говорят, прямо в небе…

– Солнышко?! – не поверил Кудыка.

– Ну да… Небо сразу черное стало, как ночью. А на землю огненный дождь упал… Весь день головешки горящие сыпались. И еще железки какие-то раскаленные…

– Да ну?.. – только и смог оторопело вымолвить древорез, пытаясь представить жуткое это зрелище. –