Аромат свежести заполнил комнату, когда он налил лосьона себе на ладонь. Долго, в полной тишине его руки, нежные и очень сильные, массировали ей спину. Когда Рейн совершенно расслабилась, прикосновения его рук казались почти незаметными.

– Ты не знаешь, какая ты красивая, – приговаривал Корд своим чарующим голосом. – Поэты веками неустанно твердят о лепестках цветов, о сливках и о персиках, – произнес он. – В общем, это красиво, я согласен.., но мне хочется спросить: прикасался ли какой-нибудь поэт к такой женщине, как ты? Чувствовал ли он такую силу и огонь? А такую нежность? – Его длинные пальцы скользили по ее ягодицам. – Боже, ты такая сладкая, – бормотал он, скользнув поглубже, – и эта сладость существует для того, чтобы привязать мужчину навсегда.

Тяжело дыша, Рейн готова была перевернуться, но Корд разрешил ей лечь только на бок. Он прижался к ее спине грудью, просунул ногу между ее ногами и стал медленно ласкать ее.

– Ты не хрупкий лепесток, готовый опасть от прикосновения. – Его голос сводил ее с ума. – И уж конечно, не персик, который можно очистить, съесть и забыть.

Прерывисто дыша, он покусывал ее шею, плечо, руку, чувствуя жаркий огонь Рейн. Он осторожно прижался к ней бедрами, показывая силу собственного голода, и насладился страстной силой ее ответа.

Когда Рейн снова повернулась к нему, он накрыл ее собой, нашел ее соски и начал сладострастно посасывать их, пока она не закричала от вожделения.

– И ты не кувшин со сливками. – Он погрузил язык в ямку пупка. – Ты горячая и сладкая. Мне нравится твой вкус, Рейн. Я.., не могу без тебя. Не отказывайся от меня.

В эту минуту она не отказалась бы от него ни за что на свете. Его язык скользнул ниже и проник в ее влажное, горячее лоно.

Корд шептал слова любви, успокаивал и разжигал ее.

Рейн выгибалась ему навстречу, изнемогала под бременем этих неистовых ласк. Она гибла в любовном огне и приветствовала эту гибель и этот радостный плен. Она безудержно отдавалась ему, словно стремясь наверстать все свои одинокие ночи… Волны экстаза сотрясали ее, пока их крики не слились в стон страсти.

Корд упивался каждым мигом близости.

Рейн открыла глаза. Они были еще подернуты пеленой страсти.

Гортанно застонав, Рейн обняла Корда и теснее прижала к себе.

Он быстро задвигался в ней и, подгоняемый ее криками и стонами, извергся мощной струей. Он был во власти одного лишь желания – доставить удовольствие Рейн и потому щедро дарил ей себя.

Рейн медленно пришла в себя. В ней росло что-то новое, неизбежное.., любовь. Она должна приютить его в своем доме, который он так долго и так хорошо охранял Она должна отдать ему все тепло, которое он потратил, защищая чужую жизнь и не заботясь о своей собственной – Корд…

Он скатился с нее и потянул ее за собой.

– Спи, родная, – пробормотал он и поцеловал ее. – Завтра у тебя трудный день.

Завтра, решила Рейн, после того как она проедет свою дистанцию, она скажет ему все.

– Верно, – согласилась она.

Она положила голову на плечо Корда и заснула.

Корд лежал с открытыми глазами, слушая глубокое дыхание Рейн. Он не хотел терять даже минуты на сон, он хотел быть с ней Он не собирался закрывать глаза и видеть Рейн поверженной, мертвой.

Как жаль, что она не занялась фигурным катанием, стрельбой, плаванием или чистой выездкой! Но он искренне восхищался ее храбростью и мастерством, ее грацией и увлеченностью. Он не стал бы заставлять ее изменить пристрастия, если бы это было в его власти.

Она ведь тоже не просила его заняться чем-то другим, хотя он знал, что его работа похожа на зимнюю, длинную, темную и холодную ночь. Он читал это в глазах Рейн.

Он сам часто думал об этом.

Он хотел сказать ей, что все в порядке, он решил отойти от дел совершенно, полностью, навсегда. Но сначала.., сначала надо разобраться с Барракудой. Корд не знал, сколько времени придется ловить террориста в неспокойных международных водах. Он знал лишь одно: это должно быть сделано.

Сейчас, этой ночью, Корд знал, что он ничего не может изменить. Поэтому он обнял Рейн, поцеловал ее и помолился, чтобы завтра никогда не наступило.

Но оно наступит, конечно. Завтра.

Стоял жаркий день. Дев лениво двинулся вперед, а она застыла подле Корд держал жеребца под уздцы, в то время как жеребец тянул, фыркал и жевал уздечку, Дев хотел, чтобы ему наконец разрешили бежать.

– Ты следующая. – Голос капитана Джона был резкий, но спокойный.

Она повернулась к Корду, внезапно желая почувствовать еще раз, как его руки обнимают ее Он привлек ее к себе, крепко поцеловал и вложил ей в руку золотую монету. Она посмотрела на незнакомый шрифт и на изящную иностранку на аверсе монеты.

– Госпожа Удача. – Он прижал ее пальцы к золоту. – Она вытащила меня из нескольких неприятных ситуаций. Разреши ей поехать с тобой.

– Пора, – скомандовал капитан Джон.

Рейн затолкала монету поглубже в карман. Корд помог ей сесть и подержал танцующего жеребца. Она взяла уздечку, проверила часы на запястье, перчатки для верховой езды и стала ждать, когда назовут ее имя. Каждый наездник выезжал на дистанцию один, получая фору во времени.

– Готова, – сказала Рейн.

Скрывая свою нервозность под напускным спокойствием, она ждала очереди. Она не видела толпу, беснующуюся у старта, не видела зрителей, собравшихся отдельными группами в разных точках дистанции. Она сосредоточилась на предстоящем испытании.

Корд смотрел на Рейн так, словно хотел запомнить ее навсегда. Внезапно она повернулась и окинула его таким же взглядом. Он мимолетно прикоснулся к ее руке.

– Ворота, – коротко бросил капитан Джон.

Она поехала к стартовым воротам, крепко держа жеребца, и стала ждать, когда можно выйти на дистанцию. В этот миг олимпийский хронометрист объявил ее имя, она ударила кулаком по собственному секундомеру и пустила Дева в легкий галоп.

Первые несколько миль Дев сражался с уздечкой, требуя пустить его быстрее каждым мускулом огромного тела.

Она продолжала держать Дева в легком галопе, потом в аллюре на поворотах, ведущих к открытому пространству отрезка А.

– Полегче, Дев, – то и дело бормотала Рейн. Она посмотрела на часы и поняла, что успевает. – Не борись со мной, мальчик. Настоящая работа еще не началась, так что побереги наши с тобой силы.

После первых четырех миль Дев перешел на легкий галопирующий аллюр уже более спокойно. Холмы, тень, повороты, грязная дорога и узкая тропа – Дев преодолевал все это одинаково непринужденно, несмотря на свой вес, 165 фунтов, и вес наездника.

Дев влетел в ворота в конце отрезка А. Тридцать секунд. Счет 0, никаких штрафных.

Рейн снова установила секундомер, поскольку она увеличила скорость Дева. Он разогрет, бежит свободно, готов ко всему. Его ожидал стипль-чез, две с половиной мили галопом и прыжки. Люди толпились возле препятствий для прыжков, поскольку это самое захватывающее зрелище в троеборье. Солидные препятствия и массивные лошади. Чистый прыжок или суровое падение.

Рейн проверила часы, ослабила узду и подалась вперед. В один миг Дев перешел от легкого галопа в настоящий галоп. Когда он увидел первое препятствие, его уши встали. Он закусил удила, проверяя наездника, и принял все без суеты.

– Хорошо, мальчик. Вперед!

Прянув ушами, вырывая копытами большие комья земли, Дев перемахнул через первый забор с такой мощью. что толпа восхищенно ахнула.

Рейн не слышала ничего, но часы у нее в голове тикали.

Краешком глаза она заметила официальных лиц и медиков в стороне от препятствия, но это был лишь