спокойно и ждать, пока змея уползет добывать себе на ужин мышей или кролика, девушка не сможет. Она слишком напугана и в любой момент может закричать. Тогда последствия будут необратимы.

— Жанна, — настойчиво зашептал он, — все будет хорошо, просто не шевелись. Я обо всем позабочусь. Прошу тебя, не шевелись.

Единственным ответом ему была всевозрастающая дрожь ее тела.

Тайрелл медленно отполз вправо, затем приподнялся на локте и снял с пояса нож. Они с Жанной лежали так, что у него не было другого выбора, кроме как орудовать левой рукой, но это его не остановило. Старый Маккензи научил своих сыновей тому, что у человека, который может сражаться левой рукой, есть преимущество в схватке, а тот, кто одинаково ловко владеет оружием, держа его как правой, так и левой рукой, выходит победителем в любой битве.

Движения Тая и дрожь Жанны заставили змею замереть на месте, словно она решала, представляет ли ситуация для нее опасность, или она нейтральна, как, например, колебания ветра. В тусклом свете сумерек рептилия так хорошо сливалась с окружением, что Тайреллу пришлось напрячь зрение, чтобы ее разглядеть. Заметив ее, он выругался про себя.

Это был полосатый гремучник толщиной с его руку, в клыках которого содержалось достаточно яда, чтобы убить мужчину, не говоря уже о такой хрупкой девушке, как Жанна.

Змея пригнула голову и поползла дальше по ноге девушки. Теперь рептилия настолько приблизилась к Таю, что он без труда различал ее молниеносно мелькающий язычок и треугольную голову, покачивающуюся из стороны в сторону, когда кольца ее тела сокращались, продвигаясь вперед. Он даже видел ее третий глаз — терморецептор, являющийся отличительным признаком ядовитых змей.

Гремучник продолжал двигаться по ноге девушки с тихим шуршанием. Тайрелл наблюдал за ним с выдержкой охотящегося хищника, понимая, что нужно дождаться благоприятного момента, в противном случае рептилия опередит его, а пострадает от его промаха именно Жанна.

Успокаивающе шепча ей, что волноваться не о чем, он заметил, что голова змеи, подчиняясь волнообразному движению колец ее тела, отклонилась влево от ноги девушки. В этот момент он нанес быстрый точный удар, отсекая голову рептилии от туловища. Затем, ни секунды не медля, подцепил ядовитую голову клинком ножа и отбросил ее подальше от Жанны. Точно так же он поступил и с извивающимся туловищем. Затем он крепко обнял девушку.

— Все хорошо, малышка, — шептал он, удерживая ее нервно сотрясающееся тело. — Все хорошо, змея мертва.

Умиротворяющий звук его голоса и руки, нежно поглаживающие ее спину, успокоили Жанну лучше любых слов. Все еще не в силах унять дрожь, девушка как можно крепче прижалась к нему, бессвязно бормоча что-то про яму, в которой собирается вода, про укусы змеи и долгие дни агонии ее отца.

Когда Тайрелл наконец осознал, что пытается сказать ему девушка, его затопили эмоции. Он едва мог вынести мысль о том, какие ужасы Жанне пришлось пережить, сидя с умирающим отцом, который постепенно распухал и чернел под действием яда в его организме, медленно разрушавшего его плоть. Та змея могла бы выбрать ее спальный мешок и вонзить свои острые клыки в нежную кожу, похитив ее жизнь. В таком случае Тайрелл никогда бы не встретился с Жанной и никогда не обнял бы ее, покрывая ее залитое слезами лицо поцелуями.

Осознав, как близок был к тому, чтобы навсегда потерять девушку, он одновременно испугался и разозлился. Подумав о том, что едва не лишился ее, Тай еще крепче прижал девушку к себе, испытывая огромное облегчение.

Теплые руки Тайрелла, поглаживающие ее спину, постепенно успокоили Жанну, рассеяв панику, а его мягкие легкие поцелуи снова вдохнули жизнь в ее лицо, намертво замороженное страхом. Всем своим существом она тянулась к его губам, теснее прижимаясь к его телу. Эти жесты говорили красноречивее любых слов. Тай в равной степени нуждался в ощущении близости ее тела, сообщавшего ему, что они оба живы и здоровы.

Тайрелл крепко держал Жанну в объятиях, шепча ее имя; руки Жанны заскользили вверх по его груди и шее к его заросшим щетиной щекам. Ее пальцы жаждали снова прикоснуться к его шелковистым густым волосам; как в те дни, когда он был слишком болен, чтобы сопротивляться ее рукам. Ее пальцы проникли ему под шляпу, сдернули ее и зарылись в его волосы. Жанна задрожала от удовольствия, медленно лаская его голову.

Дыхание Тайрелла сбилось от нежного прикосновения рук девушки, и он слабо застонал, медленно поворачивая голову, чтобы усилить давление ее рук. Звуки, которые он при этом издавал, напоминали Жанне мурлыканье большого кота. Улыбнувшись, она закрыла глаза и полностью отдалась восхитительным чувственным ощущениям, которые рождались в кончиках ее пальцев и лучами распространялись по всему телу.

Не в силах противиться ее едва заметной улыбке, зная, что он не должен этого делать, но, проиграв внутреннюю борьбу с самим собой, Тайрелл наклонился и кончиком языка очертил изгиб ее губ. От этой неожиданной ласки девушка вскрикнула.

— Тише! — выдохнул он, продолжая дарить ей легкие поцелуи. — Все в порядке, малышка, я с тобой. Никому не позволю обидеть тебя.

Едва Жанна открыла рот, чтобы сказать, что больше не боится, как язык Тая скользнул внутрь, похитив ее возможность и желание говорить что-либо. Этот поцелуй совсем не был похож на тот, первый, когда она осыпала его неистовыми ругательствами. Его губы соблазняли, но не требовали, а язык трепетал, но не заявлял своих прав. Его скользящие жаркие интимные прикосновения казались Жанне невыносимо приятными. Неосознанно она стала отвечать на ласку Тая. Сначала движения ее собственного языка были робкими, но по тому, как усилились его объятия, девушка догадалась, что он наслаждается их поцелуем так же, как и она.

Неуверенные движения языка Жанны обожгли Тая, подобно пламени. Осознание того, что девушка не боится его, придало ему уверенности и заставило каждый мускул его тела напрячься от ожидания и предвкушения, которые росли и крепли в нем с тех самых пор, как он очнулся от забытья и посмотрел в ее чистые, полные сострадания глаза. Даже будучи израненным, окровавленным, стоящим на пороге смерти, каким-то особым чувством он на подсознательном уровне сумел угадать присутствие женщины, скрывающейся под грубой мужской одеждой.

— Жанна, — прошептал он, лаская ее сомкнувшиеся губы и пытаясь снова проникнуть в их сладкие манящие глубины, зная, однако, что делать этого не следует. Его томил плотский голод, и кровь жарко бурлила в его жилах от пережитой опасности и близости ее тела, которое он страстно желал заполучить. — Позволь мне поцеловать тебя, поцеловать по-настоящему, не так, как в первый раз. Я не причиню тебе вреда, — уговаривал он, нежно касаясь ее трепещущих губ. — Ты веришь мне?

Язык Тайрелла настойчиво скользил по губам Жанны, заставляя ее дрожать. Она понимала, что настал тот самый момент, которого она так долго ждала, — момент, когда она может отомстить ему за то, что насмехался над ней. Сейчас он изнемогал от желания и не мог отрицать это. Его тело напряглось, дыхание стало прерывистым, и бедрами она чувствовала его твердую плоть.

— Да, я верю тебе, — чуть слышно ответила она.

Слегка наклонив голову, Тайрелл снова проник в ее рот глубоким поцелуем. Она наслаждалась чувственным танцем их сплетающихся языков, который, казалось, будет длиться вечно, то увеличивая темп, то замедляя. Ее тело трепетало от сладкого предвкушения, настойчиво требуя все новых ласк.

Тело девушки пылало огнем, щеки раскраснелись, дыхание, сбилось. Внутри нее неумолимо росла и крепла лавина чувственности, затоплявшая все ее существо золотыми волнами возбуждения. Она жаждала его прикосновений и шептала его имя. Тонкие пальцы Жанны, погруженные в волосы Тая, сгибались и разгибались в едином ритме с движением ее языка, они искали и находили, гладили и цеплялись.

Мужское естество Тайрелла стало твердым, как скала, что одновременно шокировало и испугало его. Он понимал, что скоро не сможет контролировать себя, поэтому, прилагая невероятные усилия, оторвался от губ девушки.

— Малышка, — прошептал он, удерживая ее руки, зовущие его в свои объятия, — нам надо остановиться.

Жанна не сумела совладать с собой и мягко запротестовала:

— Я думала… я думала, ты хочешь…