однако, и другой смысл: Кюхельбекер в уже неоднократно цитировавшейся статье писал, что характер разочарованного человека, «отжившего для всего брюзги», размножившегося в литературе в образах, «которые слабы и недорисованы в «Пленнике» и в элегиях Пушкина», «далеко не стоят Ахилла Гомерова, ниже Ариостова Роланда» (Кюхельбекер, с. 457). Полемическое окончание картины бала в стиле Гомера имело тот же смысл, что и начало в духе Ломоносова.
XLIII. XLIV, 7 —
ГЛАВА ШЕСТАЯ
La sotto i giorni nubilosi e brevi
Nasce una gente а cui l'morir non dole.
Эпиграф взят из книги Петрарки «На жизнь мадонны Лауры» (канцона XXVIII), см.: Розанов M. H. Пушкин и Данте. — Пушкин и его современники, XXXVII, 1928, с. 16.
В четвертой станце канцоны содержатся стихи:
I, 11–12 —
Ср.: «После ужина все помещения в доме: и гостиная, и зала, не говоря о внутренних комнатах, устилались перинами, и гости ложились в повалку» (Селиванов, с. 127).
II, 5 —
III, 6–9 …
— Ср.: VI, 611 и в пушкинском переводе «Из Ариостова «Orlando furioso» (1826) во время, близкое к работе над шестой главой
Возможно, что именно интерес к психологии ревности определил выбор этого текста для перевода. С этим же связано и сближение с текстом
11-14 —
Однако влияние романтической литературы, делавшей образ носителя зла обаятельным, фольклорные образы жениха-разбойника, соблазнителя сестры и убийцы брата, с одной стороны, и очевидность того, что Онегин «уж верно был не Грандисон», с другой, заставляют Татьяну видеть в нем именно «погубителя». Литературное воображение героини рисует ей и возможное развитие будущих событий: сладостную гибель девушки, влюбленной в злодея, в духе сюжета «Мельмота» Матюрина («но гибель от него любезна…» —
IV — Высказывалось мнение, что в основе образа Зарецкого лежит реальное лицо — Ф. И. Толстой- Американец (см. с. 238–239). Даже если это так,
8 —
Хотя обвинение в нечестной игре считалось тяжелейшим оскорблением, в обществе были известны люди, чья безупречность в этом отношении находилась под сильным и вполне оправданным подозрением, что не мешало им быть людьми, принятыми в порядочном обществе. К таким людям принадлежал и Ф. И. Толстой-Американец. Ср. в рассказах А. Н. Вульфа: «Где-то в Москве Пушкин встретился с Толстым за карточным столом. Была игра. Толстой передернул. Пушкин заметил ему это. «Да, я сам это знаю, — отвечал ему Толстой, — но не люблю, чтобы мне это замечали» (Пушкин в воспоминаниях современников, 1, 413). Составление опытными и не всегда честными игроками «шайки» не низводило их в глазах общества на степень профессиональных шулеров. Ср. в «Пиковой даме»: «В Москве составилось общество богатых
