Кто может выразить счастливцев упоенье? Как вьюга легкая, их окриленный бег Браздами ровными прорезывает снег И, ярким облаком с земли его взвевая, Сребристой пылию окидывает их. Стеснилось время им в один крылатый миг. По жизни так скользит горячность молодая, И жить торопится, и чувствовать спешит! (Вяземский, с. 131). Реминисценция из этого отрывка была включена П в выпущенную в дальнейшем IX строфу первой главы, посвященную связи между ранним развитием и «преждевременной старостью души» (XIII, 52):
Природы глас предупреждая Мы только счастию вредим И поздно, поздно вслед за ним Летит горячность молодая (VI, 546). Описания зимы в EO также влекут за собой реминисценции из «Первого снега» (ср.: «сребристой пылию» — Вяземский и «Морозной пылью серебрится» — I, XVI, 3); отметим, что П, сохраняя образ Вяземского, снимает славянизмы, переводя картину из условно-поэтической в бытовую плоскость («Браздами ровными прорезывает снег И, ярким облаком с земли его взвевая» — Вяземский — «Бразды пушистые взрывая» — V, II, 5).
I, 1 — Мой дядя самых честных правил… — Первая строфа романа, представляющая прямую речь героя, вводит читателя непосредственно в середину действия, которое получает, однако, продолжение лишь в конце главы с LII по LIV строфу. В. М. Жирмунский считал одним из отличительных признаков «байронической» поэмы то, что «внезапный зачин вводит нас ех abrupto <т. е. «вдруг». — Ю. Л.> в середину действия <…>, а все предварительные условия драматического конфликта (т. н. «Vorgeschichte») сообщаются задним числом, как объяснение уже совершившихся перед нами событий» (Жирмунский В. Байрон и Пушкин. Л., 1978, с. 55). Однако подчеркнуто-бытовой и сатирический характер эпизода EO придавал «байроническому» зачину пародийный характер. С этим же связано и нагнетание в первой строфе фразеологизмов разговорной речи, резко ощущаемых, благодаря начальной позиции и контрасту с элегическим эпиграфом: «самых честных правил», «не в шутку занемог», «лучше выдумать не мог», «пример другим наука». Строфа завершается шокирующим включением в текст ругательства. Упоминание «черта» вносит в речь героя «щегольской» оттенок, являясь калькой с французского «Que diable t'emporte». В народной речи той поры слово «черт» обязательно заменялось эвфемизмами «прах тя побери», «провал тя побери». Чертыхание — постоянный признак речевой маски щеголя в сатирической литературе XVIII в. (ср. из письма Щеголихи: «…ты это славно прокричал — чорт меня возьми!» — Сатирические журналы Н. И. Новикова. М.-Л., 1951, с. 312). Восклицание, смысловая значимость которого подчеркнута помещением его в заключительный стих строфы, имеет еще одно значение: в момент работы над началом романа Пушкин был увлечен романом Ч. Р. Метьюрина «Мельмот-скиталец». Роман начинается тем, что молодой Джон Мельмот отправляется «к умирающему дяде, средоточию всех его надежд на независимое положение в свете» (Метьюрин Ч. Р. Мельмот-скиталец. Л., 1976, с. 7), а кончается тем, что Скитальца уносит дьявол. Восклицание Онегина вносит, с одной стороны, в сюжетное начало романа элемент пародии, а с другой раскрывает параллель Онегин — Мельмот как элемент самооценки героя, на которую автор смотрит иронически.
Встречающееся в комментариях к EO утверждение, что выражение «самых честных правил» — цитата из басни Крылова «Осел и мужик» («Осел был самых честных правил»), не представляется убедительным. Крылов использует не какое-либо редкое речение, а живой фразеологизм устной речи той поры (ср.: «он набожных был правил…» в басне «Кот и повар»). Крылов мог быть для П в данном случае лишь образцом обращения к устной, живой речи. Современники вряд ли воспринимали это как литературную цитату.
II, 1 — Так думал молодой повеса… — Повеса — шалун, проказник, шалопай. Слово «повеса» имело в 1810-е гг. почти терминологическое значение. Оно применялось к кругу разгульной молодежи, в поведении которой сочетались бесшабашная веселость, презрение к светским приличиям и некоторый привкус политической оппозиционности (подробнее см.: Лотман. Декабрист в повседневной жизни, с. 52–65).
3 — Всевышней волею Зевеса… — Зевес (Зевс) (греч. мифолог.) — сын Крона, верховное божество, глава богов, царствующий на Олимпе.
5 — Друзья Людмилы и Руслана! — Такое обращение к читателям EO не случайно. В сознании современников в начале 1820-х гг. образ пушкинского творчества двоился: для большинства читателей и критиков П был в первую очередь поэт-романтик, автор элегий и «южных поэм». В этих кругах отношение к «Руслану и Людмиле» было сдержанным. Так, Погодин, противопоставляя «Кавказского пленника» началу творчества П, все же находил в последнем несколько стихов, которые «напоминают соблазнительности, коими наполнена первая поэма Пушкина» («Вестник Европы», 1823, № 1). Как «непристойную» оценили поэму H. M. Карамзин и И. И. Дмитриев. Напротив того, в кругах архаистов[639] первую поэму П ценили выше, чем последующие. Кюхельбекер отметил, что у П «три поэмы, особенно первая, подают великие надежды» (Кюхельбекер, с. 458). П в предисловии к первой главе (см. с. 118) демонстративно упомянул рядом оба произведения, связав «характер главного лица» с Пленником, а тон повествования с «Русланом и Людмилой». Аналогичная тенденция к синтезу продемонстрирована в начале EO — система эпиграфов связывает его с «байроническим» героем, а упоминание в II, 5 — с «Русланом и Людмилой».
7 — Без предисловий, сей же час… — Упоминание отказа от «предисловий» имеет демонстративный характер Ср. ироническое: «Хоть поздно, а вступленье есть» (VII, LV, 14) — в конце седьмой (!) главы.
13 — Там некогда гулял и я… — Глагол «гулять» был двусмысленным. Ср. эпизод из воспоминаний В. Ф. Раевского (разговор с цесаревичем Константином в Тираспольской крепости):
— Позвольте, Ваше высочество, просить Вас еще милости.
Цес<аревич>: Какой?
Я: Гулять в крепости!
Цес<аревич>: Нет, майор, этого невозможно! Когда оправдаетесь, довольно будет времени погулять; a теперь пишите, оправдывайтесь, а гулять — после, когда освободитесь.
