170

дело чистыми руками. Но не суд и не осуждение должны они нести политику и воину, а благодарность к ним, молитву за их умудрение и очищение, ибо они должны понимать, что их руки чисты для чистого дела только потому, что у других нашлись чистые руки для нечистого дела» (209). «Если объединить все государственное начало понуждения и пресечения в образе воина, а начало религиозного очищения, молитвы и праведности в образе монаха, то решение проблемы выразится в усмотрении их взаимной необходимости друг для друга» (219).

Возможность положений, неизбежно ведущих к противоречию между благой целью и несовершенным средством, есть нравственная трагедия человека, как выражается Ильин и другие мыслители, отстаивающие аналогичное учение. Правильнее было бы, однако, говорить здесь не о трагичности, а драматизме положения, так как, согласно христианскому мировоззрению, абсолютно вечной безвыходности не бывает потому, что сохраняется возможность вступления в Царство Божие и разрешения в нем всяких противоречий и всякой вражды. Члены Царства Божия имеют иные средства борьбы за добро, средства, в которых нет никакой примеси зла. Они свободны от «черной работы», даже не имеют средств производить ее. В то же время, обладая полнотой божественного всеведения, они знают, когда и для какой цели следует предоставить течение событий несовершенным силам нашего земного бытия. А мы, люди, когда попадаем в драматическое положение нравственной обязательности защищать добро, имея в своем распоряжении для этого только неправедные средства, терпим наказание за свою греховность. Кто принадлежит к составу подлинно христолюбивого воинства, тот, даже и совершив великие подвиги на войне, без сомнения, чувствует потребность в покаянии: совесть должна упрекать его не в том, что он прибегнул к физическому пресечению зла, а в том, что он и сам отчасти виноват в существовании того зла, которое приходится преодолевать грубыми средствами.

171

эти мелкие страсти отпадают и заменяются честолюбием высокого стиля. Существо, достигшее крайней степени гордости, освобождается также и от честолюбия, нуждающегося в чужой похвале и в чужом признании: оно довольствуется самопризнанием.

Притязания гордого существа могут дойти до такой степени, что оно не допускает превосходства над собой даже и Бога. Отсюда возникают всевозможные учения о самоискуплении, прославлении прометеевского духа и т. п.

Человеку, отдающему себе отчет в бесконечном расстоянии, отделяющем тварный мир от Бога, кажется смешной и нелепой мысль о соперничестве с Богом. В действительности, однако, такое чувство и направление воли встречается довольно часто, например у некоторых из тех людей, которые отрицают бытие Бога. В самом деле, эмоционально и логически бессвязная защита атеизма очень часто бывает обусловлена отвращением к идее существа, стоящего недосягаемо высоко над человеком. «Если бы существовали боги, — говорит Ницше, — как вынес бы я, что я не Бог. Следовательно, нет богов!» Своими спутниками он избирает орла и змею, гор–дое и умное животное.

Еще труднее положение тех гордых людей, которые не могут отрицать Бога, потому что духовный опыт их слишком ясно открывает бытие Его, но в то же время не могут и допустить бесконечного превосходства Его над собой. Нередко они находят выход в пантеистическом мировоззрении, которое дает им право гордс заявлять: «Я — не тварь, а проявление Самого Бога». Молясь Богу, они, строго говоря, молятся самим себе. Лессинг однажды сказал, полуулыбаясь, что он сам, быть может, есть Высшее Существо, только находящееся теперь в состоянии крайнего сжатия.

Конечно, я вовсе не утверждаю, будто всякий пантеист — гордец. Душа человеческая сложна, проблема сущности Бога и Его отношения к миру трудна; возможны различные психологические основания логически несостоятельного мировоззрения, называемого пантеизмом.

Наконец, самое глубокое искажение отношений человека к Богу гордыней есть открытое соперничество с Богом и борьба против Него, сопутствуемая ненавистью к Нему.. Потрясающее художественное изображение этого зла дано Вл. Соловьевым в «Повести об антихристе» в «Трех разговорах». Ненависть всегда есть адское чувство; тем более тогда, когда она направлена против самого Господа Бога. Искажение души, производимое ею, ясно обрисовывает Шелер, говоря, что ненависть побуждает печалиться при виде достоинств ненавидимого лица и радоваться тому, что у него есть пороки. «Бесовское это дело, — говорит св. Ефрем Сирин, — оскорбляться доблестями преуспевающих» (Добротолюбие. Т. II. 2–е изд. С. 406).

Зло гордости тем более страшно, что, таясь в зародыше на низших ступенях духовной жизни, оно нередко начинает разрастаться по мере восхождения человека по ступеням духовного