вестью, полученной мною от восставших казаков Верхне-Донского округа. Только что прилетел оттуда доблестный летчик хорунжий Татаринов, посланный мною 26 апреля с сотником Богатыревым, который сдался там. Восстание в полном разгаре, число бойцов у восставших до 25 тысяч. Имеются орудия, пулеметы, а патроны отбираются V красных. Настроение великолепное. Решили умирать, но не подчиняться еврейским комиссарам, которые в своей жестокости не щадили ни женщин, ни детей. Весть о прибытии наших летчиков быстро разнеслась по всему фронту восставших и окрылила их надолго».

Лето 1919 года. Конная группа генерала Секретова в районе северных повстанческих станиц соединилась с восставшими... Деникинские войска захватили Донбасс, Крым, Царицын, Белгород, Курск, Воронеж... И нацелились на Москву...

И хотя Пленум ЦК РКП (б) отменил контрреволюционную директиву Свердлова о расказачивании на Дону, троцкисты не отказались от нее. Френкель, член Донбюро, делегат VIII съезда РКП (б), с его трибуны вещал:

«Ввиду немедленного проведения террора, ввиду трений между военными властями и ревкомами, ввиду допущения выборной власти, в которую проникли контрреволюционеры, в ночь с 11 на 12 марта в станицах Вешенской, Мешковской, Казанской, Мигулинской, в хуторах Солонце и Шумилине вспыхнуло восстание. Главари восстания мобилизовали казаков от 16 до 60 лет; есть в отрядах восставших и казачки. Восставшие раздобыли запрятанное оружие и захватили у нас оружие и склады, хорошо вооружились всеми видами оружия. Восстание идет под лозунгом борьбы „ПРОТИВ КОММУНИСТОВ-ЖИДОВ“, которые чинят грабежи, убийства, насилия, причем в воззвании главарей предлагается „ВЗЯТЬ СОВЕТЫ В СВОИ РУКИ“. Против восставших предприняты уже военные действия, и восстание будет подавлено. Но это восстание показывает, что одним террористическим методом физического уничтожения наибольшего количества казаков, когда нет на Дону еще железной Советской власти, не пособить, так как всех казаков не уничтожишь, а при таких условиях восстания будут продолжаться. Остается рядом с этим методом широко применять более радикальные террористические методы, указанные в той же инструкции ЦК, но еще не применяющиеся, а именно: экспроприация казачества (расказачивание) и массовое переселение их внутрь России с вселением на их место пришлых трудовых элементов. Это лучшим образом растворит казачество. Но эти мероприятия под силу только центру, где должна быть образована особая комиссия для разработки этого вопроса. И к этому необходимо приступить срочно».

В эти трагические для судеб донского казачества дни Миронов находился, как он считал, на чужбине. В ссылке. Рвался на Дон, ловил слухи, метался в беспомощности, не зная, чем и как помочь родному краю. Его деятельная натура не могла оставаться в неизвестности.

И словно услышав зов измученной души Миронова, а на самом деле зная, что без него не справиться с Деникиным, 10 июня 1919 года член Реввоенсовета Южного фронта Сокольников-Бриллиант телеграфировал в РВС республики:

«Предреввоенсовет Троцкому, копия Ленину. Козлов. 10 июня. Деникинский отряд в составе, по- видимому, трех конных полков прорвал Казанскую. Опасность переброски восстания Хоперский, Усть- Медведицкий округа значительно увеличилась. Задача экспедиционных войск теперь, когда фронт на юге открыт, поставлена занять левый берег Дона от Богучара до Усть-Медведицы, предупредить восстание северных округов. Хвесин обнаружил беспомощное состояние. Решительно предлагаю срочно назначить командиром корпуса Миронова, бывшего начдивом-23. Состав войск гарантирует против отклонения от советской линии. Имя Миронова обеспечит нейтралитет и поддержку северных округов, если ив поздно. Прошу немедленно ответить. Козлов. Еду Эспед-дивизию-9. Командюж всецело согласен. Сокольников».

Миронов был вызван в Москву. 8 июля 1919 года произошла его встреча с Лениным. Вот как об этом событии рассказывает бывший ординарец Миронова, уроженец хутора Ольшанка, восьмидесятишестилетний Иван Львович Миронов (однофамилец Филиппа Козьмича), которого я с превеликим трудом разыскал и разговорил. (Он туговат на ухо.) Когда у меня пропал голос от крика и я уже шипел, как старый гусак, на смену мне приходит муж внучки командарма Александр Фастовец.

Лето разгуливало по казачьему хутору. Мы сидели на крыльце куреня и вспоминали события давностью в шестьдесят с лишним лет. Вернее, вспоминал Иван Львович, а я слушал да изредка подбрасывал ему вопросы.

– Каким я был в молодости? – переспрашивает Иван Львович и умолкает. Потом, постепенно оживляясь, говорит: – Кавалерист... Казак Всевеликого Войска Донского. Настоящий!.. – Иван Львович привстал, одернул полинявшую от солнца рубашку и большим пальцем плохо гнувшейся правой руки разгладил усы: – Серебряную сережку в ухе носил... Как и Миронов, на коня садился без стремян... Эх и конь же был у меня!.. На войне всякое бывает – паника, снаряд рванет... Кони шарахаются, вырываются, убегают... А мой стоит как вкопанный, только ногой передней бьет. Как только сяду в седло – он и пошел... Войду в конюшню – ржет, пощипывает плечо, мол, давай сахар. Нарочно не даю. Тогда он защипнет побольнее. Однажды на смотре я пикой все чучела разбросал. Один шар на пике застрял – не могу сбросить. Конь зажал зубами, мол, дергай пику... Ах и умница! У Филиппа Козьмича тоже такой случай был... А конь его звончее моего был... Три дня я своего коня оплакивал – это когда нас арестовал Семен (Буденный. – Е. Л.)... Казаки уговаривают, а я реву – не могу забыть. Это когда нас арестовали за самовольный уход на фронт и забрали коней... Про встречу с Лениным рассказать?.. – Иван Львович откашлялся и продолжал: – Сидим в приемной, разговариваем: наверное, Ленин из себя – мущиняка!.. Оказался суетной, лысый. Волос немного, чуть-чуть. Роста среднего, даже малосредиего. Старичок, одним словом. (Ивану тогда было 23 года.) Спросил Ленин у Миронова: «Вы одни?» – «Со мною два ординарца». – «Пусть входят». Зашли. Дали стулья. Ленин говорит Миронову: «Хотим назначить Вас командиром особого корпуса. Вы стратег. Тактик войны...» По карте начали разговаривать. «Надо дыру залатать», – говорит Ленин. И опять по карте лазают. «Кавалерия нужна», – говорит Миронов. «Нужна? Дадим. Сейчас же дадим». – «У вас в Москве есть кавдивизия, резервная, хорошая». – «Дадим»... Прощались за руку, Ленин руками берет, трясет: «Пожелаю Вам успеха». Погрузились, поехали... И сразу в бой. На 25 верст дыру залатали, потрепали одного генерала... Да, когда ехали из Москвы, Миронов часто задумывался, потом про себя говорил: «Какой большой человек... Как он умеет смотреть в самый корень вещей – точные, исчерпывающие ответы...» Сразу же, как мы вернулись, по всему Дону известие разнеслось – Миронов вернулся! Значит, будут громкие дела... – Иван Львович как-то сразу притих, посмотрел в глубину сада и будто начал прислушиваться, как изредка падают с яблонь спелые анисовые яблоки... – Миронов говорил честно. Несмотря ни на что – только правду. Ничего другого Миронов не признавал. А троцкисты победы Красной Армии не хотели, были против новых воинских частей. Хотели сорвать победу над белой гвардией. Людей оговаривали, талантливых особенно. Например, Миронова.

Иван Львович говорил это с горечью. Действительно, врагов у Миронова было много. Когда он с присущей ему энергией принялся за формирование Донского корпуса в Саранске, в политотдел корпуса было назначено 120 политработников, которые скомпрометировали себя в период расказачивания, находясь на постах председателей ревкомов. Тех коммунистов, которые расстреливали невинный темный народ.

Миронов знал об этом, был возмущен, видел, как они мешали формированию корпуса и во все концы слали клеветнические доносы на него. Троцкисты не собирались снимать «опеки» с Миронова. Тот же Френкель от имени Донбюро, трогательно заботясь о Советской власти на Дону, предостерегал ЦК РКП (б):