сердца поют другой дуэт, о котором даже не подозревают эти аплодирующие дамы.

– Держу пари, что вы никогда лучше не пели, – сказал он Паоле.

В ее голосе он услышал новые нотки, – он звучал теперь полнее, щедрее, с той именно богатой звучностью, какой можно было ожидать от прекрасных форм ее шеи.

– А теперь, так как вы наверняка не знаете, что такое паттеран, я вам расскажу… – начала она.

– Дик, дорогой юноша, вы же стоите прямо на карлейлевских позициях, – говорил Терренс Мак-Фейн отеческим тоном.

В этот день в Большом доме обедали только мудрецы из «Мадроньевой рощи», и вместе с Паолой, Диком и Грэхемом за столом сидело всего семь человек.

– Определить чью-либо позицию – еще не значит опровергнуть ее, – возразил Дик. – Я знаю, что моя точка зрения совпадает с Карлейлем, но это ничего не доказывает. Культ героев прекрасная вещь. Я говорю не как сухой схоластик, а как скотовод-практик, которому постоянно приходится иметь дело с методами Менделя.

– И я должен, по-вашему, согласиться с тем, что готтентот ничуть не хуже белого! – вмешался Хэнкок.

– Ну, это в вас говорит Юг, Аарон, – заметил Дик, улыбаясь. – Эти предрассудки – я имею в виду не врожденные, но привитые еще в раннем детстве окружающей средой – слишком сильны; и сколько бы вы ни философствовали, вам с ними не справиться. Они так же неискоренимы, как влияние манчестерской школы на Спенсера.

– Что же, вы Спенсера ставите на одну доску с готтентотами?

Дик покачал головой.

– Дайте мне сказать, Хиал. Кажется, я могу объяснить свою мысль. Средний готтентот или средний меланезиец, в сущности, мало чем отличается от среднего белого. Разница в том, что таких готтентотов и негров гораздо больше, чем белых, среди которых есть значительный процент людей, превосходящих обычный средний уровень. Я их называю первой шеренгой, они увлекают за собой своих соотечественников, средних людей. Заметьте, что первая шеренга не меняет самой природы среднего человека и не развивает его интеллекта, но она лучше оснащает его для жизненной борьбы, открывает перед ним больше возможностей, облегчает движение вперед всей массе.

Дайте индейцу вместо лука и стрел современную винтовку, и он будет добывать гораздо больше дичи. По своей сути индейский охотник нисколько не изменился. Но его раса породила так мало людей, превышающих средний уровень, что все они за десять тысяч поколений не могли дать ему в руки винтовку.

– Ну-ну, Дик, развивайте вашу идею, – поощрял его Терренс. – Я, кажется, понимаю, куда вы клоните, и вы скоро припрете Аарона к стене с его расовыми предрассудками и дурацкой уверенностью в превосходстве одних народов перед другими.

– Люди, стоящие выше среднего уровня, – продолжал Дик, – те, кто составляет первую шеренгу, – изобретатели, исследователи, конструкторы, – это носители так называемых доминирующих признаков. Расу, в которой таких людей немного, называют низшей, неполноценной. Она все еще пользуется луком и стрелами. Она не вооружена для жизни. Возьмем среднего человека белой расы. Он совершенно так же туп, жаден, инертен, он такой же косный и отсталый, как и средний дикарь. Но средний белый движется быстрее, потому что большее число выдающихся людей вооружает его для жизни, дает ему организацию и закон.

Какого великого человека, какого героя – героя в том смысле, в каком я только что говорил, – породили, например, готтентоты? У гавайцев был только один: Камехамеха. У американских негров только два – Букер Вашингтон и Дюбуа, да и те с примесью белой крови…

Паола делала вид, что живо интересуется разговором и ей ничуть не скучно. Но Грэхему, сочувственно следившему за ней, стало ясно, что она вся как-то внутренне поникла. Под шум спора, завязавшегося между Терренсом и Хэнкоком, она сказала Грэхему вполголоса:

– Слова, слова, слова! Так много, так бесконечно много слов! Вероятно, Дик прав, – он почти всегда бывает прав; но я, признаюсь, никогда не умела и не умею применять все эти слова, все эти потоки слов к жизни, к моей собственной жизни, чтобы понять, как мне надо жить, что я должна и чего не должна делать. – Она, не отрываясь, смотрела ему в глаза, и у него не могло быть никакого сомнения относительно скрытого смысла ее слов. – Я не вижу, какое отношение теория о доминирующих признаках и о первой шеренге может иметь к моей жизни, – продолжала она. – Все это нисколько не уясняет мне, что хорошо и что дурно и по какой дороге надо идти. А они опять начали и теперь проговорят весь вечер…

– Нет, я понимаю, в чем их спор… – поспешно добавила Паола, – но для меня все это звук пустой. Слова, слова, слова! А я хочу знать, что мне делать с собой, как мне быть с вами, с Диком…

Но Диком овладел в этот вечер демон красноречия; и не успел Грэхем ответить Паоле, как Дик потребовал у него каких-то данных относительно южноамериканских племен, с которыми он некогда встречался во время своих путешествий. Слушая Дика и глядя на него, всякий решил бы, что это счастливый, беззаботный человек и притом всецело поглощенный спором. Ни Грэхем, ни даже Паола, прожившая с ним двенадцать лет, не поверили бы, что от его небрежных и как бы случайных взглядов не ускользнуло ни одно движение руки, ни одна перемена позы, ни один оттенок в выражении их лиц.

«Что бы это значило? – спрашивал себя Дик. – Паола сама не своя. Она явно нервничает, ее, видимо, раздражает этот спор. Грэхем бледен. У него какая-то растерянность в мыслях. Он думает не о том, о чем говорит. О чем он думает?»

А демон красноречия, помогавший ему скрывать свои мысли, увлекал его все дальше и дальше по пути ученой невнятицы.

– В первый раз я, кажется, готова возненавидеть наших мудрецов, – вполголоса сказала Паола, когда Грэхем смолк, сообщив Дику нужные сведения.

Дик хладнокровно продолжал развивать свои тезисы. Поглощенный как будто темой разговора, он все же заметил, как Паола что-то шепнула Грэхему, и хотя не расслышал ни одного слова, но уловил ее все растущую тревогу и безмолвное сочувствие Грэхема и старался угадать: что же такое она могла ему шепнуть? Вместе с тем, обращаясь к сидящим за столом, он говорил:

– …И Фишер и Шпейзер – оба согласны в том, что в сравнении с передовыми расами, например, с французами, англичанами, немцами, у низших рас можно встретить чрезвычайно мало выдающихся особей.

Никто из гостей не заметил, что Дик нарочно перевел спор в другое русло. Не догадался об этом и Лео; и когда поэт спросил, какое место в этой первой шеренге занимают женщины, и тем дал беседе новое направление, он и не подозревал, что это не его вопрос, а что он искусно подсказан ему Диком.

– Лео, мой мальчик, женщины не являются носителями доминирующих признаков, – ответил ему Терренс, подмигнув соседям. – Женщины консервативны. Они сохраняют устойчивость типа. Закрепив его, они воспроизводят его дальше, – поэтому они главный тормоз прогресса. Если бы не женщины, каждый из нас стал бы носителем доминирующих признаков. Я сошлюсь на нашего славного менделиста, опытнейшего скотовода, – он сегодня с нами и может подтвердить мои легковесные замечания.

– Прежде всего, – подхватил Дик, – давайте вернемся к основному и выясним, о чем, собственно, мы спорим. Что такое женщина? – спросил он с напускной серьезностью.

– Древние греки считали, – заметил Дар-Хиал, и легкая сардоническая улыбка изогнула его насмешливые губы, – что женщина – это неудавшийся мужчина.

Лео был оскорблен. Его лицо вспыхнуло. В глазах появилось выражение боли, губы задрожали. Он взглянул на Дика, ища поддержки.

– Да, она – ни то ни се, – вмешался Хэнкок. – Точно господь бог, создавая женщину, прервал свою работу, не докончив ее, и женщина так и осталась с половинкой души, с недозревшей душой.

– Нет! Нет! – воскликнул юноша. – Вы не смеете так говорить! Дик, вы же знаете! Скажите, им, скажите!

– К сожалению, не могу, – ответил Дик. – Этот спор о душах столь же туманен, как и сами души. Кто же не знает, что мы часто блуждаем и теряемся в потемках, особенно когда мним, будто нам известно, кто мы и что нас окружает. А что такое сумасшедший? Он только немного или намного безумнее нас. Что такое