Краска моментально прилила к лицу, и я зарделась, как спелый помидор. В таких случаях говорят, «покраснела до корней волос». Семен удивился, взял мое лицо в свои прохладные ладони и провел большими пальцами по скулам. Я моментально словно отрезвела. Почувствовала его дыхание — тонкий запах мяты и моря.

— Что с тобой?

Неужели Морские никогда не краснеют и даже не знают, что это такое?

— Мне... пора идти! — выпалила я, резко рванув дверцу машины. Рука Семена скользнула по моей щеке. На пороге все еще стояла мама, уперев руки в бока. Эта поза говорила сама за себя: ну я тебе покажу, как с мальчиками на машине до ночи раскатывать!

— Что ж, до завтра! — Семен улыбнулся и нажал на газ. Машина взревела, поднимая из-под колес тучи мелкой щебенки, и скрылась. Вмиг вокруг снова воцарилась ночная тишина. Как будто и не было ресторана и разговора, как будто минуту назад его руки не гладили мое лицо. Я словно зомби прошла мимо грозно настроенной мамы.

— Полина, и как прикажешь это понимать?

— Мам, я устала, давай завтра поговорим? — Я совершенно не готова была к семейным разборкам. Мне хотелось доползти до своей кровати, зарыться с головой под одеяло и до мельчайших подробностей прокрутить в голове минувший вечер. Чем я, собственно, и занялась благодаря бабуле, которая вышла к нам и сказала: «Таня, посмотри на ее лицо — ведь она сама не своя, с ней сейчас говорить все равно что с пьяным. А красная-то какая...» — последняя фраза была обращена уже ко мне.

Я настолько разволновалась вначале, что лишь перебрав в голове все подробности нашей встречи с Семеном, поняла: я не спросила у него главного! Кто хотел меня утопить и почему? Теперь мне абсолютно ясно, что Семен знает ответы на эти вопросы. Но я слишком увлеклась его историей и забыла про свой главный вопрос! В голове у меня не укладывалось: если меня пыталась утопить Морская, то это противоречило их законам, ведь сначала она должна была вступить со мной в контакт!

И еще: если Семен ничего не чувствует, зачем он общается со мной? Зачем ходил в кино и водил в ресторан? Мысль в глубине сознания зудела: ты — тринадцатый контакт, он просто потом утопит тебя! Но я не хотела в это верить. Во-первых, если бы он планировал убить меня, то не стал бы рассказывать свою историю и раскрывать все карты. Во-вторых, он же сам сказал: больше никого не тронет!

Как странно размышлять об этом. Если бы сейчас мне сказали, например: Пашок решил никого не убивать, — у меня внутри все перевернулось бы: Пашок и убийство — вещи несовместимые. А думая так про Семена, я была спокойна — будто таки должно быть, словно нет ничего страшного в том, чтобы ужинать с Морским существом, утопившим двенадцать человек. И я вполне могу стать тринадцатой. Никто не даст гарантии, что он не передумает и не войдет в контакт с последней жертвой, чтобы стать человеком. Голова моя шла кругом.

В два ноль пять пришла эсэмэска. Не включая свет, я нащупала телефон и не поверила своим глазам. Сообщение было от Семена. Сердце бешено заколотилось. «Море ночью очень красиво…» И это всё?

Дура!— шикнула я сама на себя. А чего ты хотела? Признания в любви? Морские ведь не умеют любить. Стихов? Им чужды чувства. Просто, наверное, Семен тоже не спит, любуется морем и делится со мной своими мыслями. Господи! Он сидит сейчас, ночью, где-нибудь на скале и смотрит на море. Ведь у Морских, наверное, нет дома — да и тот хулиган на пляже говорил, что они живут в скалах.

Я снова перечитала эсэмэс Что ж, и на этом спасибо. Я не придумала ответа и просто выключила телефон. Завтра скажу, что спала и не видела сообщения.

На следующий день нас так загрузили уроками, что мне было совершенно некогда думать о Семене. Наша Эмхэкашка (так мы называли преподавательницу Мировой художественной культуры — сокращенно МХК) решила окончательно нас окультурить и велела завести специальный словарь по изобразительному искусству, куда надо вносить такие слова, как «импрессионисты», «барокко», «барельеф» или «пилястры». Два урока подряд мы переписывали друг у друга эти термины и пытались их выучить — ведь на следующий урок учительница обещала принести фотографии старинных зданий и репродукции картин, по которым мы должны определять эпохи и стили.

Несмотря на то что я практически не спала эту ночь, настроение у меня было прекрасное — наверное, впервые за все время моего пребывания в Бетте. Все-таки в отношениях с Семеном произошел большой прорыв. Он рассказал мне свою историю, и пусть у меня осталось еще много вопросов, лед, как говорится, тронулся! К тому же он обещал, что мы сегодня встретимся — а я склонна верить его словам. Да и получить ночную эсэмэс от него было несказанно приятно. Хотя бы потому, что мне он пишет, а какой-нибудь Кате Комаровой — нет.

Надька моментально почувствовала перемену в моем настроении. Но я не могла ничего ей рассказать. Мои отношения с Семеном — это настолько глубоко и лично, что даже с самим Господом Богом, кажется, я не готова поделиться... На большой перемене она подошла ко мне и потянула за рукав.

— Пойдем на улицу, я покурю, со мной постоишь, а то мне скучно одной.

Чего не сделаешь ради подруги! Я знала, что за углом школьной столовой мне придется держать оборону и выкручиваться от заковыристых вопросов.

Надька щелкнула зажигалкой, глубоко затянулась и спросила прокурорским голосом:

— Что вы вчера делали?

— Да так, в «Кавказской пленнице» были...

— Где-где? — Ее брови взмыли вверх. — И ты молчишь?

— А что говорить? Ну так, посидели, поболтали... — ответила я, отмахиваясь от сигаретного дыма. Я пыталась держаться как можно безразличнее, отмечая, что с каждым разом вру все лучше и лучше!

— Ну ничего себе! И что ты про него узнала? Что-нибудь интересненькое рассказывал?

Ох, хотела бы я посмотреть на выражение Надькиного лица, узнай она правду!

— Да нет, в основном я про Москву говорила... — равнодушно протянула я.

— Ну вот видишь! — словно каким-то своим мыслям кивнула Надька. — Я была права — он на москвичку повелся! Ты, Поль, на обижайся, но лучше горькая правда, чем сладкая ложь! Ты-то, я надеюсь, в него не втюрилась? — Она посмотрела на меня с подозрением.

— Ты что, у него же девушка есть! — Я широко улыбнулась, удивляясь, как быстро смогла найти аргумент. — Мы просто общаемся.

— Все с вами ясно, — разочарованно отрезала Надежда и щелчком отправила окурок в мусорный бачок. — Пошли, на геометрию опоздаем.

Весь день я ждала эсэмэс или звонка от Семена — мне казалось, он должен позвонить или сообщить, где и когда мы сегодня встретимся. Но мой телефон упорно молчал.

Вернувшись домой после школы, я там никого не застала. Бабушка ушла по своим делам, на стареньком холодильнике красовалась записка от мамы: «Полли, долго не гуляй. Мама будет волноваться!». Меня раздражала эта ее привычка иногда говорить о себе в третьем лице. Я вздохнула, открыла холодильник и сразу закрыла его. Есть не хотелось.

Снова проверила телефон — может быть, Семен звонил, когда я была в туалете? Нет. Проверила режим — звук работает. А с чего это я решила, что он мне напишет или позвонит? Он же так любит появляться внезапно! Может, он уже у калитки? Я выглянула на улицу, но там никого не было…

Когда старинные часы на кухне показали восемь, я уже не находила себе места. Неужели он так и не появится?! Я решилась наконец набрать его номер. «Абонент недоступен»!

Отлично! Я сама его найду! Все равно он ничего не чувствует, так какая разница — он ко мне придет или я к нему? С этими мыслями я натянула джинсы, накинула мягкую толстовку и выбежала из дома. Куда я шла? На пляж, конечно! Внутренний голос пропищал: «Полина, а тебе это надо? Нельзя бегать за мальчиками», но шум гальки под ногами мигом заглушил доводы рассудка.

На пляже никого не было. Одинокие лежаки, бурые валуны и ровный плеск волн. Темное, вечернее море казалось сейчас даже немного зловещим. По крайней мере, купаться совсем не хотелось! Дул прохладный ветерок. Я поежилась и накинула мягкий капюшон. Несмотря на отсутствие Семена, я почему-то не спешила уходить. Он предупреждал, чтобы я держалась подальше от воды. Но пусть знает: когда он оставляет меня одну, я все делаю так, как хочу! С этими мыслями я быстро пошагала к кромке воды, до которой оставалось пару метров. Внезапно мое плечо больно и грубо схватила чья-то сильная рука Я