Майор бросил мешок в угол и сел на лавку. Спокойно, по-хозяйски привернул фитиль в начавшей вдруг чадить лампе, потом пристально посмотрел на Влаха:
— Так, значит, вы и есть тот самый лесник Влах?
— Да, я лесник Влах.
Здоровенный рыжебородый мужик чувствовал себя смущенным, как мальчик. Он впервые в жизни видел советского офицера и не знал, как себя с ним вести. Он понимал, что здесь неуместно то подобострастие, которое он выказывал, разговаривая с обер-лейтенантом Крафтом, понимал, что здесь нужен какой-то совсем простой человеческий тон, каким обычно говорит равный с равным. Но именно это и сбивало его с толку, именно это и смущало, потому что он не представлял себе, каким должен быть этот тон — дружески-сердечный или по-военному сухой и строгий?
А гость продолжал расспрашивать:
— Иван Кожин у вас?
— Так точно, у меня. Но сейчас, поди, спит.
— Пусть пока спит. До него мне нужно поговорить с другим человеком. Вам передавали, с кем я хочу встретиться?
— Так точно, я знаю. Вам нужен доктор Коринта.
— Правильно. Где же он, этот доктор Коринта?
— Обещал быть в три.
— Хорошо, мы подождем.
Наступило короткое молчание. Наконец Влах набрался храбрости и сказал:
— Вы ведь с дороги, товарищ командир. Может, подкрепитесь пока чем бог послал?
Локтев улыбнулся и поскреб обросшую щетиной щеку.
— Не откажемся, товарищ Влах. Прошлись мы действительно здорово, а значит, и проголодались.
Пока гости ели холодное кабанье мясо, запивая его черничным соком, лесник рассказывал о том, как немцы в его лесу искали какой-то снаряд и даже ему, Влаху, обещали богатую премию, если он поможет в поисках. Локтев слушал внимательно и порой задавал короткие вопросы. Через полчаса гости покончили с едой, а к тому времени подоспел и доктор Коринта. О его приходе возвестил лаем все тот же бдительный Тарзан.
Лесник вышел и вскоре вернулся в сопровождении доктора Коринты.
Майор внимательно осмотрел пожилого человека в шляпе и шагнул ему навстречу:
— Доктор Коринта?
— Да, я Коринта. С кем имею честь?
— Я майор Красной Армии. Извините, что не называю своей фамилии. В теперешней обстановке не имею права.
— Понятно. Вы хотели со мной поговорить?
— Да, я побеспокоил вас по очень важному делу. — Локтев обернулся к леснику:
— Товарищ Влах, не обижайтесь, мне нужно остаться с доктором наедине. Вы можете побыть где- нибудь с моим товарищем?
— Конечно, товарищ командир! Айда, парень, на воздух. Покурим.
Лесник и провожатый вышли из сторожки.
22
Майор пригласил Коринту к столу, предложил ему папиросу. Закурили. Майор сказал:
— Мне известно, доктор, что вы и ваши друзья нашли в здешнем лесу раненого бойца из моей части, сержанта Ивана Кожина. Вы укрыли его и оказали ему медицинскую помощь. Позвольте мне от имени командования Красной Армии выразить вам самую горячую благодарность, а от себя лично — искреннее восхищение вашим мужеством.
— Ну что вы, майор! Это был простой человеческий долг, — смущенно ответил Коринта.
— К сожалению, далеко не каждый понимает, в чем состоит сейчас его человеческий долг. Вы поступили как настоящий патриот. Но не ради этого я потревожил вас в такую пору. Появление сержанта Кожина в здешних лесах не поддается никакому объяснению. Вы можете, доктор, внести в это дело хоть какую-нибудь ясность?
Коринта пожал плечами:
— Вряд ли мне удастся помочь вам в этом…
— Почему?
— Должен признаться, майор, что я немало ломал голову. Быть может, формально меня это и не касается. Нашел, помог, вылечил — и до свиданья. Но в истории Кожина так много загадочного, что не задуматься над ней невозможно. Кроме того, элементарные соображения безопасности требовали полной ясности. Однако ни информация, которую мне удалось собрать, ни рассказ Кожина не пролили на это дело ни малейшего света. Кожин, кстати, и сам не представляет, как сюда попал.
Задумчиво глядя на огонь лампы, Локтев машинально катал по столу хлебные шарики.
Сообщение Коринты он принял совершенно спокойно. Интуиция подсказывала ему, что доктору есть о чем рассказать. Надо лишь помочь ему в этом.
— Ну хорошо, не можете, — значит, ничего не поделаешь. Но если вам не трудно, доктор, расскажите, как все_ это произошло. В общих чертах мне эта история известна по донесениям разведки. Но мне нужны подробности.
— Пожалуйста, майор. Я с удовольствием расскажу, как я впервые в жизни нарушил свой принцип никогда не вмешиваться в политические события и к чему это привело.
Коринта рассказывал долго и обстоятельно. Увлеченный изложением деталей, особенно обстоятельств, связанных со слухами о загадочном бесшумном снаряде, он, сам того не заметив, изложил майору и свои невероятные предположения, подтвержденные, впрочем, строгим логическим анализом и точным математическим расчетом. Локтев слушал доктора, не перебивая, но к концу рассказа в его серьезных, внимательных глазах появилось выражение иронии. Нервный Коринта тотчас же уловил перемену в настроении собеседника и, оборвав свою речь, обиженно умолк. С минуту в сторожке слышалось лишь тиканье ходиков.
— Это все? — спросил Локтев.
— Пожалуй, все. Вы ведь все равно мне не верите. Во всяком случае, моему предположению не верите.
— Я верю, что построить столь невероятное предположение вас толкнули самые добрые и самые честные побуждения. Верю и тому, что найти естественное объяснение всей этой истории очень трудно, почти невозможно. В вашей версии все связано и закончено, в любой иной — сплошные логические разрывы и неувязки. И тем не менее, доктор, летать Кожин не мог. Не бывает такого.
Коринта рассердился:
— Надеюсь, вы не считаете это настолько веским аргументом, что любые факты должны ему подчиниться?
— Это не аргумент, доктор, это мое личное мнение.
— Основанное на здравом смысле?
— Если хотите, да.
— Но может ли вам здравый смысл подсказать хоть мало-мальски приемлемое предположение о том, что произошло с Кожиным между двадцатью тремя и семью часами, иными словами, — за тот короткий промежуток времени, который прошел с момента его прыжка с самолета до того, как я нашел его в нашем лесу?
— Это восемь часов. Мало ли что могло произойти за такое время.
— Позвольте! Он всю ночь пролежал под сосной, долго был без сознания. Уж в этом-то я как врач не ошибаюсь!
