Хозяин произнес нараспев сложную церемониальную формулу и переменил чаши. Мы выпили еще раз. Срэт, наверное, показывает леди Рейр ее каюту. Нормальная, мягкая человеческая постель, ковер под босыми ногами, кожу пощипывает от ионного душа — впервые за четыре года…
— …так выпьем же еще! — провозгласил Хруба.
Его лингва франка сделался почти непонятным; выпивка действовала неотвратимо, и на меня тоже. Голова гудела, в желудке будто жарили яичницу, а руки налились свинцом. От приторного пойла сводило скулы. Очередную чашу я твердо отодвинул в сторону.
— Больше не могу. — Язык ворочался плохо; с немалым трудом я встал, оттолкнув кресло.
Поднялся на ноги и Хруба. Его тоже качало — а может, это у меня плыло в глазах.
— Не могу не выразить удивления, о человек! — воскликнул он. — Твое усердие в делах чести превосходит даже мое собственное! Мой мозг плавает в океане освященного вина!
Протянув руку, он принял от слуги небольшую шкатулку.
— Это устройство позволяет управлять твоими новыми приобретениями, — пояснил Хруба, передавая мне коробочку. Непослушный палец сам собой наткнулся на защелку, и крышка откинулась. Внутри, на мягкой подкладке, лежало небольшое пластиковое яйцо.
— Эт… эт-то что?
— А, так ты не знаком с дратианской техникой! Выхватив яйцо из шкатулки, Хруба сунул его мне под нос.
— Вот, кольцо с насечкой: первая риска — напоминание, вторая… — Хруба повернул кольцо до щелчка, — приступ острой боли. Согнется пополам. Третья риска… Третью мы пробовать не будем. Тебе ведь не нужен раб с обугленной дырой в груди? Термитный заряд вживлен прямо в сердце! — Хруба вернул яйцо в шкатулку и сел, едва не промахнувшись мимо кресла. — Контроллер женщины у сопровождающего; он передаст его твоему слуге. Никаких проблем… — Дворецкий икнул, совсем как человек. — А этот… который я покрутил… верни на ноль. Если раб не особо выносливый, он может уже… того.
Я наклонил шкатулку, и яйцо выкатилось на землю. Растоптать его оказалось очень просто, совсем как настоящее яйцо.
— Что ты делаешь? — Хруба вскочил на ноги, глядя то на раздавленное яйцо, то на меня. С ужасом, наверное. — Ты потерял рассудок?
— Мне пора, — сообщил я, направляясь к выходу. Туда, откуда пришел целую вечность назад. Хруба что-то прокричал на местном наречии, и слуга попытался заступить мне дорогу. Я взмахнул пистолетом; слуга исчез.
На улице было темно, и мокрая мостовая блестела в свете желтовато-зеленых фонарей, развешанных по стенам домов. Мне казалось, что я сейчас сдохну. Улица ушла из-под ног, и пришлось ухватиться за стену. В животе будто заворочался острый нож. Не обращая внимания, я двинулся в сторону космопорта, но через полквартала меня скрутило окончательно. Когда я выпрямился, вытирая рукавом блевотину, вокруг собралось полдюжины любопытных дратиан. Боясь, что от вида их лиц мне станет еще хуже, я что-то крикнул; аборигены рассеялись.
Без большого труда, как ни странно, я отыскал улицу, по который мы вместе со Срэтом и Эврикой попали на базарную площадь — туда, где нашелся клочок зеридской ткани. Вот только подъем оказался чересчур крутым. Ноги разъезжались, я упал раз и другой. Живот болел, пустой желудок по-прежнему выворачивало; вставать с каждым разом становилось все труднее. Легкие горели, голова раскалывалась, будто от ударов парового молота. Спотыкаясь, я брел среди двоящихся стен; двухголовые дратиане освобождали мне дорогу.
Вот наконец и порт. Полупрозрачный светящийся купол — вот он, в конце переулка. Недалеко уже. Срэт, наверное, беспокоится; может, вышел навстречу… А на корабле — леди Рейр…
Очнулся я, лежа лицом вниз. Надо мной медленно вращалось равнодушное небо: размытое пятно центра прямо над головой, Коса, сливающаяся с Восточным Рукавом… Нащупав под собой мостовую, я уперся в нее руками и коленями. Хорошо. Теперь можно встать на ноги… Она тоже стоит, красавица, посреди стартовой площадки: броня за долгие годы потускнела, но обводы все такие же плавные, стояночные огни горят янтарными звездами… Я двинулся навстречу; ноги больше не подкашивались.
На моих глазах яркий просвет люка сузился и исчез; янтарные стояночные огни погасли, вместо них зажглись красные и зеленые ходовые. Раздался грохот, бетон под ногами задрожал.
Я на мгновение замер, потом бросился вперед. Ноги не держали; шершавые плиты рванулись навстречу, но удар по голове не затуманил сознания. Оторвав подбородок от бетона, я смотрел, как «Джонго II» поднимается вертикально на столбе бледно-голубого пламени. Через минуту остался только трепещущий голубой язычок на конце гигантской дуги, потом мерцающая желтая точка, потом лишь черное небо.
Они стояли вокруг плотным кольцом. Ноги в сандалиях, покрытые роговыми чешуйками, были совершенно нечеловеческими, как у крокодила. Холодный пот покрывал лицо, как густая слизь; желудок завязался узлом, то ли от страха, то ли от вчерашней еды. Я трясся, как медуза, выброшенная на берег.
Ноги зашевелились и пропустили рослого дратианина в белом плаще блюстителя порядка. Крепкие руки поставили меня на ноги, в глаза ударил яркий свет.
— Человек, блюститель порядка требует вернуть двух рабов, полученных в дар от его скромнейшего величия!
— Улетели, — прохрипел я. — Верный Срэт. Гном сраный…
— Человек, ты виновен в преступлении первого разряда — незаконном освобождении раба! В качестве компенсации блюститель порядка требует уплаты штрафа в размере двойной цены каждого из рабов. Награда в тройном размере для него самого и всех помощников.
— Вам не повезло. — Я покачал головой. — Ни денег, ни корабля… Улетели.
Сознание мое помутилось, и надолго. Меня куда-то волокли, светили в глаза, потом будто вспороли, как подушку, но все это было не со мной, где-то далеко…
Очнулся я на жестком матрасе, брошенном на каменный пол. Все еще тошнило, но голова соображала нормально. Глядя в потолок, где горела одинокая лампочка, я пытался привести в порядок воспоминания, но события не желали выплывать из тумана и выстраиваться в правильную цепочку. Задрав грубую рубаху, я обнаружил багровый разрез под ребрами, аккуратно зашитый толстой ниткой. Шесть дюймов, не меньше. Заживет за несколько недель, останется безобразный рубец… Такие рубцы я видел совсем недавно, у Хьювиля и леди Рейр. Вот оно, рабство.
Стимулятор прощупывался под кожей как безболезненное уплотнение. Безболезненное — если не подходить слишком близко к надсмотрщику. В десяти футах возникало ощущение легкой изжоги, в пяти — под ребрами начинал ворочаться каменный нож. Однажды, ради опыта, я подошел на четыре фута, прежде чем надсмотрщик велел отойти. В груди у меня полыхнул огонь — не настоящий, разумеется. Вот если бы он решил повернуть регулятор до упора или умереть, держа мой контроллер на боевом взводе, — тогда все было бы всерьез. Когда один из надсмотрщиков погиб по неосторожности, за ним ушли сразу три раба. В груди у каждого осталась обгорелая дыра с тарелку величиной.
В общем и целом, однако, скромнейший триарх поощрял бережное отношение к рабам, как того и заслуживает любое имущество. Первое время Хруба навещал меня дважды в день, проверяя, как заживает человеческая плоть. Я валялся на матрасе или ковылял по камере без окон, обращаясь к самому себе:
— Ты сообразительный малый, Билли Дейнджер. За последние четыре года ты многое узнал. Достаточно, чтобы разжиться собственным кораблем, залететь к черту на рога и найти там леди Рейр.
