«бдителей» сильно трясутся поджилки и бдительность сильно потускнела.

30 августа. Сегодня милиция раздавала бесплатно соль населению. С каким удовольствием это делалось. Все молчали, но было совершенно ясно, что все, в том числе милиционеры, радуются. Милиционеры, в конце концов, тоже «население». И никакой толкотни не было. Добровольцы помогали насыпать мешочки, все проходило удивительно гладко и ... при полном молчании. «Как в церкви», — сказал какой-то дядька. И, правда, было похоже.

Вчера немцы сбросили листовки с предупреждением, что будут бомбить привокзальный район. Несмотря на все кары, которыми грозили за прочтение листовок, листовки были все же прочитаны. Некоторые хотели уйти из домов. Но район был оцеплен милицией и не только никто не смел выселиться, но даже и за хлебом не пускали... Посмотрим, будут ли бомбить именно этот район.

1 сентября. Бомбили и зверски. И бомбили как и обещали, только привокзальный район и вдоль железной дороги на Павловск... А ведь этих жертв можно было избежать...

2 сентября. К нам во двор заехали какие-то военные машины, спасаясь от артиллерийского обстрела, начавшегося сегодня с ночи. Публика места себе просто не находит. С одной стороны, от радости, что уже скоро немцы придут сюда, а с другой — от страха... Офицер, который был начальником отряда, разговаривал с нами с большим и заметным напряжением. Видно было, что он боялся, что мы его начнем расспрашивать о положении на фронте или же его комментировать. А чего уж там расспрашивать или комментировать, когда и так все ясно. Скоро конец!...

(С писательницей Н.Ф. — Н.Л.) просидели всю ночь и проговорили. Было уже всем ясно, что большевики кончаются. Она бегала все время из своей комнаты на помойку соседнего двора с охапками красных томов Ленина... Таская на помойку сочинения величайшего гения, Н.Ф. забегала к нам перекурить и поговорить. Жаловалась на свою судьбу и ... советскую власть. Значит, дела этой самой власти очень неважные. Н.Ф. не из тех, кто поддается эмоциям. Не такое она получила воспитание сначала на вершинах партийной лестницы, а потом на ее низах. Все эти переживания в духе солнечной конституции сделали ее абсолютно циничной, не верящей ни в коммунистический чох, ни в идеалистический сон. Забавно ее наблюдать. Немцев то ей, конечно, есть уж чего опасаться: жена трех евреев, дочка полуеврейка. У самой рыльце в коммунистическом пушку...

9 сентября. Дни походят один на другой. Совершенно отрезаны от города и не знаем, что делается на свете. С нами сидят и Ивановы-Разумники. Он был в ссылке и вернулся перед самой войной... Иванов- Разумник очень помогает не бояться. Как только начинается сильная стрельба по нашему участку, он начинает делиться своими литературными воспоминаниями. А так как был близок со всеми символистами, акмеистами и представителями прочих литературных течений, то его рассказы очень интересны и рассказывает он необыкновенно увлекательно...

Мы начинаем уже ощущать первое едва уловимое приближение свободы. Так как публика с нами (в щели) сидит сплошь почти не интеллигентная, то она смотрит на нас как на каких-то полуумных «малохольных», которые вме-стно того, чтобы корчиться от страха, занимаются какими-то идиотскими и малопонятными стишками. Мы уже можем говорить и говорим много такого, чего до войны... ни за что не сказали бы ни во сне, ни в пьяном виде полузнакомым людям... Дневник свой я пишу совершенно открыто. Никого это не интересует. Бдительность отсутствует в теперешнем нашем обиходе.

11 сентября. Коля (муж Осиповой — Н.Л.) составил цельную и продуманную теорию насчет большевистских фикций. Как будет жалко, если эта теория умрет вместе с ним, не дождавшись возможности себя огласить... Есть еще и кроме нас много умных людей в России. Только бы свободы дождаться... Ведь сейчас все лучшее — наша литература, искусство лежит под спудом и дожидается своего времени. И неужели же это время почти уже пришло? Дух захватывает! Одних непечатающихся прекрасных поэтов скольких мы знаем!..

12 сентября. ...(говорят), что в в подвалах Екатерининского дворца каждую ночь набирается много народу — главным образом женщины с детьми. Прячутся от стрельбы и бомбежек. С ними всегда сидит кто-нибудь из партийного начальства дворцового или городского, не очень крупного и не имеющего никакой власти...

Часу в первом ночи к начальству пробрался человек с фонарем и передал ему телеграмму..: «все должны немедленно идти домой, взять с собой по чемодану и не позже, чем через час... прибыть на вокзал... для эвакуации». Люди кинулись к выходам, но из подвалов их не выпускала милиция, которой о телеграмме ничего не было известно...

15 сентября. Все дни сидели в щели, не вылезая... Впечатление полной растерянности. Мы спросили, где немцы? В Кузьмино. Значит у нас они будут примерно через два часа.

17 сентября. До сих пор никаких немцев. Ходили в город. Тишина подавляющая... В городе никакого намека на начальство нет. Если оно и есть, то спряталось... Все трясутся, что придут наши, а не немцы. Все понимают, что решается общая судьба: придут немцы, какие-то незначительные с нашей стороны ограничения, а потом СВОБОДА. Придут красные и опять безнадежное прозябание, а вернее всего репрессии и какие-нибудь новые изобретения советской юридической мысли, лагеря, а может быть и смерть. Придут, они, конечно, разъяренные, что население видело их трусость, слабость и бездарность. А этого они не прощают.

18 сентября. Немецкие самолеты сбрасывали пропагандные листовки. Мы одну подобрали. Какое убожество, глупость и подлость. А, главное, бездарность. «Морда просит кирпича». «Бей жида-политрука» и пр. И какой вульгарный и исковерканый язык. И не только на нас интеллигентов они произвели кошмарное впечатление. У всех настроение как перед смертью. Неужели же мы и здесь ошиблись и немцы то же самое, что о них говорит советская пропаганда... Иванов-Разумник высказал предположение, что это большевики, чтобы скомпрометировать немцев, под их марку выпустили листовки. Мы вздохнули с облегчением и опять стали надеяться на лучшее...

19 сентября. Свершилось. ПРИШЛИ НЕМЦЫ! Сначала было трудно поверить. Вылезли мы из щели и видим идут два настоящих немецких солдата. Все бросились к ним... Бабы немедленно нырнули в щель и принесли немцам конфеты, кусочки сахара, белые сухари. Все свои сокровища, которые сами не решались есть, а вот солдатам принесли. Немцы, по-видимому, были очень растеряны, но никакой агрессии не проявляли. Спросили, где бы умыться... И вообще, наше «завоевание» произошло как-то совсем незаметно и неэффектно. Даже немного обидно: ждали, волновались, исходили смертным страхом и надеждами и пришел какой-то немец с разбитым куриным яйцом в руке, и яйцо для него имело гораздо большее значение, чем все мы с нашими переживаниями. Мы даже слегка надулись на немцев. И все же КРАСНЫХ НЕТ! СВОБОДА!

21 сентября. Опять началась стрельба. Но теперь стреляют большевики. Фронт проходит между Федоровским городком и Кузьминым. Но это, конечно, ненадолго. Какое огромное наслаждение и удовлетворение открыто признать себя врагом этого проклятого строя. Ведь теперь начинается совершенно новая жизнь. Должна начаться. А на душе противный холодок недоверия. Вот не вижу я как-то нашей новой жизни. Вероятно, это от усталости. Война скоро кончится и тогда начнется нечто непредставляемое. Только нам всем отдохнуть надо.

23 сентября... Беседовали с двумя молоденькими офицерами. Один сказал по поводу Евангелия: мое Евангелие — труды фюрера и фюрер мой Бог. Что же это? У них то же,что у нас? Не ошибаемся ли мы в них? Хотя, какое нам дело до них, а им до нас?

25 сентября. Не успели приспособиться к новому положению, как от коменданта приказ — всем завтра быть готовым к эвакуации. Брать только по одному чемодану и узлу на человека. Неужели же они дальше не пойдут? Стали паковаться...

26 сентября. Эвакуация по каким-то непостижимым причинам отменяется.

30 сентября. Начались первые заморозки... У нас при советской власти никогда не было столько топлива, сколько имеем сейчас. Рядом с нами Дом Отдыха профсоюзов и там остались прекрасные березовые дрова. Такого мы не видели со времени НЭПа... Топи, сколько хочешь. Это тебе не «норма» по ордеру — четверть метра сырой осины на месяц. С другой стороны нашим соседом является особняк Толстого, в котором был «Дом Литератора» — оттуда мы натаскали угля. Зима вполне обеспечена и экономить не надо... Сегодня нам принесли немного селекционных семян со станции Вавилова. Съедобны только фасоль, горох и соя. Но их очень мало. Все это в селекционных мешочках. У меня сердце защемило: люди трудились годами, чтобы вывести эти сорта, а теперь это пойдет на два-три супа. Ничего! В свободной