Нерис прекратила играть с мотыльками, и их освобожденный рой понесся к берегу.

– Ты можешь всех зачаровать? – спросил Дарт, провожая взглядом облако трепещущих крыльев и блестящих хрустальных головок. – Любое животное?

– Нет. Одни безмозглы, другие слишком умны и хитры. С маргаром бы ничего не получилось и с водяными червями тоже.

– Но как ты это делаешь?

Она усмехнулась, облизала губы языком.

– Это нетрудно. Простая забава… Ей учат молоденьких шир, еще не знающих, как обращаться с кристаллом.

– С кристаллом?

– Ну да. С тем, который погружает в вещий сон… Но и это не самое трудное. Тяжелее всего вызвать умерших и понять, что ими сказано. Или показано… Ведь эти картины видит другой человек, а шира – лишь помогает ему в беседе с предками. Но если ты хочешь с ними поговорить… Дарт замотал головой.

– Оставь моих предков в покое, сиятельная госпожа, и поверни к берегу. Там что-то любопытное.

Левиафан, повинуясь команде, приблизился к береговому обрыву. Здесь зияла огромная овальная воронка в сотню шагов диаметром, словно что-то тяжелое, стремительное рухнуло на границе суши и вод, взрывая песок и землю и круша деревья. За верхним краем этой ямы виднелись поваленные стволы, переломанные ветви и кустарник, хаос пней, торчавших, как клыки дракона, кучи гниющих листьев и валуны – их, вероятно, швырнуло вверх в момент чудовищного удара. В ту половину воронки, которая оказалась в воде, засасывался песок, ее заваливали камни, но она еще была глубокой; в мутном зеркале вод маячила перекореженная, изломанная конструкция, а над ней, точно трава над могилой, колыхались белесые водоросли, напоминавшие обрезки толстых шлангов.

Нерис, привстав и опираясь коленями о борт, глядела на берег. .Губы ее дрожали, на лице все явственней проступало выражение ужаса.

– Что… что тут случилось? Такого не бывает даже во время балата, клянусь Предвечным! Трясутся горы, бьют молнии/но потом… потом просто дыра в земле… глубокая, но не такая, как здесь…

– Наверное, не такая, – согласился Дарт и, выхватив клинок, отсалютовал праху своего корабля. Сердце его переполнила горечь; он думал о Марианне, словно о живом существе, вспоминал ее негромкий мелодичный голос, тени, скользившие по глазам-экранам, кресло в пилотской кабине – будто колыбель, в которой она его баюкала. Когда он вернется, ему дадут новый корабль, однако новое не всегда лучшее. Друзья хороши старые; они как бургундское вино, что зреет год за годом, наливается силой и крепостью, хранит ароматы былого…

Бургундское вино?

Он замер с поднятым клинком, будто его поразила молния.

Бургундское! Он вспомнил, вспомнил! Бургундия – так называлась страна к востоку… от чего?.. От главного города королевства, от Парижа, подсказала вдруг пробудившаяся память и снова смолкла, точно над сундуком с сокровищами опустили крышку. Несколько мгновений он мучительно соображал, с кем и когда ему доводилось пить бургундское, потом печально вздохнул, образы ускользали, и только развевающиеся плащи да шпаги, символ былого союза, мелькнули перед ним.

Пальцы Нерис коснулись его локтя.

– Не молчи, маргар! Ты знаешь, что здесь случилось? Знаешь? Ответь мне! Дарт глубоко вздохнул.

– Вспомни, ма шер петит, мои слова о солнцах, что светят в холодном мраке – там, над нами, за гранью голубых небес… Я прилетел с одного из них, и здесь, в воде, покоятся останки бхо… бхо, который перенес меня сюда и рухнул в пламени на этот берег. Грустная история, не так ли?

Женщина окинула его недоверчивым взглядом.

– Может, ты и говоришь правду, но в вещем сне я не видела других солнц, кроме этого, – откинув голову и прищурившись, она уставилась в зенит. – Очень жаркое… не верится, что ты прилетел оттуда… Но если и так, то почему ты горюешь о бхо словно об умершей матери? Конечно, бхо, способное летать, – великое сокровище, но все же…

Левиафан вдруг качнулся под их ногами, и Нерис, вскрикнув от неожиданности, повалилась навзничь. В воде, под самой ее поверхностью, что-то бурлило и кипело; сквозь мутную речную прозелень Дарт увидел, как белесые водоросли-шланги все сильней и сильней раскачиваются меж останков Марианны, отрываются от дна и всплывают, быстро увеличиваясь в размерах. Он не успел еще этому удивиться,, как над бортом поднялась безглазая голова с круглым отверстием пасти, ринулась к нему и жадно впилась в бок; мелкие острые зубы прокололи кожу, и ему показалось, что мышцы в этом месте немеют. Взмахнув клинком, он рассек тело отвратительного монстра, сорвал, вместе с частицей собственной плоти, помертвевшую голову и отшвырнул прочь. Но над бортами уже поднимались гибкие белесые тела, раскачивались, словно змеи перед атакой, и разевали пасти, усаженные рядами зубов. Их было больше сотни, и Дарт невольно ощутил, как спину обдало холодом.

– Водяные черви, чтоб их поглотил туман! Попали в самое их логово! – выкрикнула Нерис и бросилась к передней части их живого корабля. Ее руки порхнули над темными сгустками нервных узлов, левиафан дернулся, но белесые твари, будто сообразив, что добыча ускользает, вцепились в нее со всех сторон и начали рвать, не обращая внимания на пассажиров. Клочья серого мяса, исходившие серым дымом, поплыли по воде, и она еще больше помутнела. Левиафан затрясся; казалось, безголосое и беззащитное существо испытывает жуткие страдания лишь по той причине, что не в силах разразиться воплем боли.

– Руби их, руби! – послышался голос Нерис, но Дарт, используя нежданную передышку, уже рубил, колол и резал без напоминаний. Тело левиафана билось под ним в мучительных судорогах, но шпага и кинжал работали без остановки. Он метался от борта к борту, стараясь удержаться на ногах, прыгал, припадал на колени и бил – короткими, точными, яростными ударами. Белесая жидкость из тел рассеченных монстров пятнала кожу, жгла и заставляла неметь мышцы, раненый бок окаменел, но это было самой мелкой из неприятностей; главное – Дарт понимал, что атакующих слишком много и что ему не добраться до тварей, терзавших днище их живого судна. Разве только вскипятить воду дисперсором… Но вряд ли это понравится левиафану.

Нерис, бросив попытки управиться с гибнущим кораблем, копалась в мешке, вышвыривая из него какие-то свертки и сосуды, а Брокат носился над ней с тревожным жалобным писком.

– Сейчас… сейчас… – бормотала женщина, лихорадочно роясь в своем колдовском скарбе. – Предвечный, помоги! Где же оно? Забыла? Или сожрали лысые жабы?

– Что ты ищешь? – крикнул Дарт, чуть не споткнувшись о ворох ее имущества. – Ляг на дно и, не мешай мне!

– Снадобье! Снадобье, что отпугивает речных чудищ! – Она подняла к нему разом помертвевшее лицо. – Кажется, я его забыла…

Жуткий спазм прокатился по телу левиафана от носа до кормы – видимо, черви, что вгрызались в днище, добрались до нервных узлов. Дарт упал от толчка на колени, взмахнул шпагой, ударил кинжалом, и пара белесых обрубков поплыла по течению. Но все же монстров было много, слишком много… пожалуй, еще и прибавилось с начала атаки… Не обойтись без дисперсора, подумал он, бросив кинжал и нашаривая ребристую рукоять.

Нерис вдруг испустила торжествующий вопль. Дарт, не прекращая сечь и рубить, мельком взглянул на женщину – в ее руках подрагивало что-то продолговатое, тонкое, отливающее желтым костяным блеском. В следующий миг его сознание словно раздвоилось: он по-прежнему пытался устоять на сгустке трепетавшей под ногами плоти, дотянуться острием до безглазых голов и вытащить дисперсор, но в то же время видел, как Нерис склоняется к воде, подносит тонкую кость к губам, проводит по ней пальцами, как бы что-то нащупывая. Внезапно резкий пронзительный звук раскатился над рекой, заставив вздрогнуть; подстегнутый им, он надавил спусковую пластину дисперсора и приподнял ствол, стараясь, чтобы луч не коснулся воды. Несколько тварей, разрезанных напополам, исчезли, но под их тушами копошились другие легионы монстров, уже не десятки, а сотни. Возможно – тысячи…