Джой помолчала. И потом сказала, не глядя на него и рисуя пальцем круги в кофейной лужице на пластиковом столе:
— Когда я узнала, что ты едешь в Турцию, то решила, что не должна видеться с тобой, — опасалась, что тогда все кончится. Накануне твоего приезда в Стамбул я устроила себе поездку в Анкару — Алекс Кастер уже давно звал меня пообщаться с людьми из Британского Совета. Я следила за твоими передвижениями и наметила свой приезд в Анкару как раз на день твоего отъезда. Но просчиталась всего на час-другой. Когда я пришла к Кастерам, они сказали, что вечером ты будешь у них.
— Это судьба, — сказал Филипп.
— Да, я тоже так подумала, — сказала Джой. — И потому приехала на вокзал.
— В последнюю минуту, — заметил Филипп. — Хотела, чтобы у судьбы был шанс передумать.
Юг Англии был затянут плотными облаками. Когда самолет, спускаясь, пробил их толстую вату, солнце исчезло, будто его выключили; под облаками шел дождь. Пока самолет рулил по посадочной полосе Хитроу, его иллюминаторы затянуло водяными струями. Дожидаясь своих вещей в душном аэровокзале, Филипп чувствовал, как по мере отдаления ярких воспоминаний недавних дней на него находит уныние и желание замкнуться в своей скорлупе. Он сел в кресло, прикрыл глаза и мысленно прокрутил от начала до конца свой любительский фильм о Стамбуле и его достопримечательностях, запахах и звуках; увидел мечети и минареты, воду Босфора и небо; влажноватый ковер Голубой мечети у них под ногами и ее грандиозный купол; сверкающие, как драгоценные камни, витражи в Дворцовом гареме; узкие, как тюремные, лестницы Стамбульского университета с солдатом на каждой площадке; лабиринты огромного крытого рынка; прибрежный ресторан, в окно которого
проходящий теплоход плеснул волной, окатив с головы до ног большую компанию обедающих; гостиница, в которой они с Джой занимались любовью, — мимо ее окон проходили русские танкеры, перекрывая огромными бортами льющийся сквозь жалюзи предвечерний свет. Когда солнце заглянуло к ним в комнату, Филипп опустил жалюзи, так что его лучи расчертили тело Джой и зажгли огнем светлые волосы у нее на лобке. Он назвал их золотым руном, памятуя о близости Геллеспонта. Проводя седой бородой по ее животу, он с грустной улыбкой говорил о том, что подмешивает свое тусклое серебро в ее драгоценное золото, намекая на контраст между ее прекрасной, все еще юной фигурой и своим жилистым немолодым телом. Она ласково гладила его по голове: «С тобой я чувствую себя желанной, а это самое главное». Он зарывался в нее носом, вдыхая ароматы морского берега: кожа ее бедер была нежна, как шляпка гриба, а на вкус она была свежа и чуть солона, как морской моллюск.
— Ах, — тихонько выдохнула она, — как это восхитительно!
Открыв глаза, Филипп обнаружил, что его сумки одиноко крутятся на багажной карусели. Он подхватил их, испытывая некоторое неудобство от возбуждения, вызванного сладкими грезами, и помчался по направлению к первому аэровокзалу, едва успевая на стыковочный рейс на Раммидж.
И снова Филипп ненадолго оказался между небом и землей под ярким солнцем — в трескучем легкокрылом самолетике, который, снова пропоров серый облачный тюфяк и покружившись над вымокшими долями и блестящими от дождя автострадами, пошел на посадку в аэропорт Раммиджа. Увидев встречающую его Хилари, Филипп не только удивился, но и смутился. Обычно он добирался домой на такси — надеясь и в этот раз на завершающей стадии путешествия в одиночестве продумать свой разговор с женой. Но она не поленилась приехать в аэропорт и, стоя на балконе аэровокзала в старом бежевом плаще, энергично махала Филиппу, глядя, как выгрузившись из самолета, он с другими пассажирами, перепрыгивая через масляные лужицы, шагает по бетонной полосе.
В заде прибытия Хилари бросилась к Филиппу и крепко его расцеловала:
— Милый, с приездом! Я так рада, что ты жив и здоров! У нас столько новостей. Ты читал рецензию?
— Нет, — сказал он. — Какую рецензию?
— В литературном приложении к «Тайме». Редьярд Паркинсон, не скупясь на похвалы, отрецензировал твою книгу о Хэзлитте — статья заняла почти две страницы.
— Кто бы мог подумать! — удивился Филипп, чувствуя, что краснеет от радости. — Это, наверное, Моррис посодействовал. Нужно будет поблагодарить его письмом.
— Боюсь, что это не так, — сказала Хилари, — потому что в той же самой рецензии Паркинсон последними словами ругает книгу Морриса. Он отрецензировал ее вместе с твоей.
— О боже мойсказал Филипп, испытав при этом подленькое злорадство.
— «Санди тайме» и «Обсервер» уже попросили твои фотографии, и Феликс Скиннер — он на седьмом небе от радости — сказал, что они тоже напечатают рецензию. Из фотографий я смогла найти только любительский снимок, где ты на пляже и в шортах, но, скорее всего, им нужна только голова.
— Ну надо же! — сказал Филипп.
— И еще у меня есть для тебя новость. Она касается меня. — Какая новость?
— Сейчас я схожу за машиной, а ты постой здесь с сумками.
— Я тоже хотел тебе кое-что сказать.
— Подожди, пока я подгоню машину.
Подъехав к крыльцу аэровокзала, Хилари предложила Филиппу сесть за руль, но он предпочел ехать пассажиром. Машину Хилари повела лихо — шумно газуя при переключении скоростей и резко тормозя на красном свете. Миновав знакомые глазу пригороды, она выложила свою радостную новость:
— Я нашла себе работу, милый. Ну, пока это не вполне работа, но это то, чем мне действительно хочется заниматься и что действительно меня интересует. Я ходила на собеседование и почти уверена, что меня возьмут на курсы подготовки.
— Что это за работа? — спросил Филипп. Повернувшись к нему, Хилари расплылась в счастливой улыбке.
— Консультант по вопросам семьи и брака, — сказала она. — Не понимаю, почему я раньше об этом не подумала. — Она снова переключила внимание на дорогу.
— Понятно, — сказал Филипп. — Это должно быть интересно.
