Не будучи по природе жаворонком, Филипп без труда поднимался спозаранок в эти солнечные утра в доме номер 3462 по Сократ авеню. Он полюбил принимать душ, стоя под горячими и острыми, как лазерные лучи, струями воды, гулять босиком по устланному коврами спящему дому и хозяйничать в кухне, сверкавшей белизной и нержавеющей сталью и больше походившей на панель управления космического корабля — столько там было циферблатов и технических новинок плюс огромный гулкий холодильник. Филипп накрыл завтрак для себя и близнецов, налил в кувшин ледяного апельсинового сока, положил ломтики бекона в гриль, включил его на минимум и залил пакетик с чаем подоспевшим кипятком. Сунув ноги в брошенные по дороге шлепанцы, он вышел с чаем в сад и, сев на корточки у северной стены, залюбовался неизменным видом на бухту. Утро было очень тихое и ясное. Водная гладь казалась туго натянутой, а у подвесного Серебряного моста можно было пересчитать канаты. Далеко внизу на набережной, как заводные, сновали легковые автомобили и грузовики, но шум и гарь от них сюда не долетали. Здесь воздух был свеж и сладок и благоухал ароматом тропической растительности, в изобилии родящейся в садах зажиточного Плотина.

Серебристый лайнер, приглушив моторы, планировал с севера на уровне его глаз, и он следил за медленным его перемещением по широкоформатному небосклону. Этот час был хорош для прибытия в Эйфорию. И нетрудно было себе представить, что почувствовали первые мореплаватели, заплывшие сюда, возможно, случайно, по узкому проливу, теперь перекрытому Серебряным мостом, и обнаружившие эту необъятную бухту в ее первозданном виде. Как там сказано об этом в «Великом Гэтсби»? «…Нетронутое зеленое лоно нового мира… должно быть, на один короткий, очарованный миг человек затаил дыхание перед новым континентом…» [19] Пока Филипп припоминал цитату, утреннее спокойствие было грубо нарушено отвратительным треском, будто над головой пролетела гигантская газонокосилка, и по склону холма метнулась темная членистоногая тень. Это спикировал на кампус Эйфорийского университета первый вертолет из полицейского наряда.

Филипп вернулся в дом. Элизабет и Дарси уже встали. Они вышли на кухню в пижамах, зевая, протирая глаза и приглаживая длинные нечесаные волосы. Хотя близнецы были разнополые, Филипп вечно путал их, потому что Дарси был по-девичьи миловиден, и только зубные пластины во рту у Элизабет помогали ему различать их. Загадочная это была парочка. Общаясь друг с другом посредством телепатии, они здорово экономили на словах обычного языка. Филипп явно отдыхал с ними после своих не по годам речистых и до изнеможения любознательных детей, однако была в этом и некая неловкость. Хотелось бы ему знать, что они о нем думают, но они ничем себя не выдавали.

— Доброе утро! — бодро поприветствовал он их. — Похоже, сегодня будет жарко.

— Привет, — вежливо пробормотали они. — Привет, Филипп. — Они уселись за стол и стали с аппетитом поглощать какие-то патентованные засахаренные хлопья.

— Хотите бекона?

Они замотали головами — рты у них были набиты. Филипп вынул из гриля хрустящие и неотличимые друг от друга ломтики бекона и, сделав себе бутерброд, налил еще одну чашку чая.

— Что вы хотите сегодня на ленч? — спросил он. Близнецы переглянулись.

— Арахисовое масло и джем, — сказал Дарси.

— Хорошо. А ты, Элизабет? — Можно было и не спрашивать.

— Пожалуйста, то же самое.

Он сделал бутерброды из заранее нарезанного витаминизированного и абсолютно безвкусного хлеба, который любили близнецы, и сунул их в коробки, положив туда еще по яблоку. Близнецы принялись за вторую порцию хлопьев. В «Эйфория таймс» недавно напечатали об эксперименте, в результате которого крысы, которых кормили пачками от хлопьев, оказались здоровее тех, которых кормили самими хлопьями. Он сказал им об этом. Они вежливо улыбнулись.

— Вы умылись? — поинтересовался он.

Пока они умывались, Филипп вскипятил воду, чтобы приготовить кофе для Дезире, и взял вчерашнюю «Кроникл». «Как подчеркивают организаторы, это будет мирный, неагрессивный протест, — прочел он. — Однако местные жители, узнав о том, что на это мероприятие в Плотине могут собраться пятьдесят тысяч человек, включая прибывших из Мэдисона и Нью-Йорка, высказывают по этому поводу серьезные опасения». Он выглянул в окно, туда, где над центральной частью Плотина завис стрекозой полицейский вертолет. В город было введено двухтысячное войско, часть которого расположилась биваком в «Народном саду». Поговаривали, что солдаты тайком поливают цветы. Вообще у них был такой вид, как будто они вот- вот бросят оружие и присоединятся к протестующим студентам, особенно когда девушки — защитницы Сада дразнили их, раздеваясь до пояса и противопоставляя штыкам голые груди — такой контраст холодного металла и теплой плоти фотографы из «Эйфория Таймс», конечно, пропустить не могли. Многие солдаты были совсем юными пареньками, вступившими в Национальную гвардию, чтобы не попасть во Вьетнам, да и похожи они были на тех рядовых во Вьетнаме, которых показывали в телевизионных новостях, — смущенных и несчастных, иногда набиравшихся смелости перед камерой, чтобы поднять пальцы в виде буквы «V». В действительности же вся эта история с садом и была Вьетнамом в миниатюре, где университет был марионеточным режимом, Национальная гвардия — американской армией, а студенты и хиппи — вьетнамцами: эскалация вооружения, массовые убийства, вертолеты, уничтожение лесов, партизанская война — все это прекрасно вписывалось в общую картину. Будет о чем поговорить на шоу Чарлза Буна. А больше, пожалуй, ему и говорить-то не о чем.

Близнецы снова появились в кухне, чтобы забрать свои коробки с едой. Одеты они были в джинсы, выцветшие футболки и полукеды и теперь выглядели чуть чище и опрятней.

— Вы с мамой попрощались?

Небрежно крикнув «пока, Дезире!» и получив в ответ невнятный возглас, они вышли из дома. Филипп поставил на поднос кофе, апельсиновый сок, подогретые пончики и мед и понес все это в спальню Дезире.

— Привет, — сказала она. — Ты точен как часы.

— Чудный день сегодня, — ответил он, поставил поднос, подошел к окну и опустил жалюзи, так что солнце стало пробиваться в комнату длинными полосками. Рыжие пряди Дезире загорелись огнем на темно-оранжевых подушках исполинской кровати.

— Это что, вертолет нам чуть крышу с дома не снес? — спросила она, со смаком приступая к завтраку.

— Да, я как раз был в саду.

— Вот гады. Дети в школу ушли?

— Да. Я сделал им бутерброды с арахисовым маслом. Прикончил последнюю банку.

— Надо сегодня в магазин зайти. У тебя какие планы?

— С утра мне надо в университет. Преподаватели нашей кафедры сегодня проводят бдение у главного здания.

— Что проводят??

— Мне тоже кажется, что это не то слово, но они так это называют. Бдение обычно всенощное, так ведь? Я думаю, мы просто постоим на ступеньках часок-другой. В знак молчаливого протеста.

— И ты думаешь, Дак призовет Национальную гвардию, если члены английской кафедры на пару часов перестанут трепать языками? Конечно, это будет большое достижение, но…

— По-моему, наш протест направлен против Байнда. Его надо уломать, чтобы он выступил против Дака и О'Кини.

— Байнда? — Дезире презрительно хмыкнула. — Двуликий ректор.

— Ну, ты понимаешь, он в трудном положении. Что бы ты сделала на его месте?

— Я на его месте никогда не окажусь. За всю историю Эйфорийского университета ректором ни разу не была женщина. А вечером ты будешь дома? Если нет, придется просить кого-нибудь посидеть с детьми. У меня сегодня тренировка по карате.

— Меня допоздна не будет. Сегодня надо идти на эту идиотскую передачу с Чарлзом Буном.

— Ах да. О чем вы будете говорить?

— Мне кажется, я должен буду поделиться своими впечатлениями об эйфорийских делах с точки зрения британца.

— Ну, это тебе раз плюнуть.