заглянула Мелани через плечо и увидела одетого в банный халат Чарлза Буна, который стоял, прислонившись к стене, с сигаретой в зубах. «Это к Филиппу», — сказала она ему. «Филиппа нет, — ответил тот. — Он в университете». «Вы не против, если я его подожду?» — спросила я. Мелани пожала плечами: «Как вам будет угодно».
Я переступила порог и проследовала в квартиру. Мелани закрыла дверь и двинулась за мной. «Это Дезире, вторая жена моего отца, — сказала она изумленному Буну. — А это…» «Я узнала мистера Буна, дорогая моя, — поспешила ответить я. — Несколько недель тому назад мы были на одной с ним вечеринке. Я не имела возможности, мистер Бун, — добавила я, — сказать вам, что я терпеть не могу вашего шоу». Он улыбнулся и пустил дым сквозь зубы, обдумывая ответный удар. Один свой глаз он нацелил на меня, а другим стрелял по комнате, будто бы в поисках вдохновения. «Если кому-либо из людей вашего возраста, — наконец ответил он, — понравится мое шоу, тогда я буду знать, что оно никуда не годится». Какое-то время мы с ним подобным образом фехтовали, меряясь силами. Было очевидно, что Бун живет в квартире Лоу, и это, я должна сказать, удивило меня, — судя по всему, Лоу этого малого на дух не выносит. И в то же время нетрудно было догадаться, что Бун и Мелани только что вылезли из постели, а поскольку ни один из них не запаниковал, когда в двери повернулся ключ Лоу, я сделала вывод, что едва ли они от него что-нибудь скрывают. Он, конечно, поначалу оторопел, увидев меня, а потом засуетился и стал подавать нам чай, и при этом не очень-то был настроен на самозащиту. Я и впрямь начала было думать, что отношение его к Мелани чисто отеческое, и тут всплыло, что ее отец ты. Он буквально побелел, Моррис. Ну то есть как будто он обнаружил, что трахнул свою собственную дочь, и большего удара для него быть не могло. Теперь, по здравом рассуждении, я нахожу, что есть нечто кровосмесительное в том, чтобы переспать с дочерью человека, с которым ты поменялся местами. А если он и сейчас употребляет Мелани, то это явное извращение, потому что, без сомнения, Чарлз Бун тоже имеет свою долю.
Что касается автора подметного письма, рискну предположить, что это Говард Рингбаум, у которого есть на то причина и который не погнушается воспользоваться ради этого университетской почтой — он из тех, кто может позвонить вам, заказав разговор за ваш счет, и изводить вас, тяжело дыша в трубку и зная, что это сойдет ему с рук.
Дезире.
Большое спасибо за скорый ответ, но почему же ты не спросила этого чертова Лоу напрямую? Я прилагаю ксерокопию анонимного письма, чтобы ты могла предъявить его Лоу. Каков подлец! У миссис Лоу в последнее время очень жалкий вид, так что у меня сильное подозрение, что она получила одно из подобных писем. Как я убедился, у нее доброе сердце, и мне ее очень жаль. Кстати, она сказала мне, что Бун был когда-то студентом Лоу. Так что они старые кореша, и вполне вероятно, что там разыгрываются весьма гнусные сцены с участием Мелани. Бедняжка Мелани! У меня прямо сердце кровью обливается. Конечно, я не думаю, что она все еще девственница или что-либо подобное, но каково молодой девушке вот так ходить по рукам. Может быть, если мы с тобой, Дезире, попробуем начать все сначала, она будет жить с нами?
Моррис.
Здравствуй, Моррис!
Ради Бога, перестань разыгрывать из себя озабоченного папашу, не то я умру со смеху. Поздновато заводить разговоры о домашнем уюте для малютки Мелани. Об этом ты должен был подумать до того, как бросил ее и ее мать. Малютка Мелани, в случае если ты запамятовал, тебе этого так и не простила, а так как ты бросил ее из-за меня (насколько я помню, оставив ей на конфеты пятидолларовую бумажку — одна из гнуснейших попыток расплатиться со своей совестью за всю историю подобных сделок), то она и ко мне отнюдь не питает большой любви.
Я вовсе не намерена размахивать перед Филиппом Лоу твоими мерзкими бумажками. Ни он, ни Мелани не обязаны ничего мне объяснять. Если тебе это так нужно, напиши им сам и спроси. Но прежде чем ты начнешь накапливать в себе праведный гнев, и раз уж на повестку дня поставлены объяснения, то, может быть, заодно и ты прольешь свет на эпизод с белокурой красоткой, которую ты пристроил к сердобольной миссис Лоу? Тут ходят слухи, что она беременна. Уж не собрался ли ты загадить всю планету маленькими Цаппами, а, Цапп? Я слыхала о том, что англичане лицемеры, но не знала, что это заразная болезнь.
Дезире.
Дорогая Хилари!
Прошло две недели с тех пор, как я послал тебе письмо, и теперь я с большим нетерпением жду твоего ответа. Если ты еще не садилась за него, пожалуйста, не томи меня, сделай это. Я надеялся, что, если выложить все начистоту, то ты сможешь простить и забыть, и с тобой вдвоем мы все это преодолеем.
Я также надеюсь, что ты не подумываешь о разводе или тому подобных глупостях.
Мне очень трудно объясняться с тобой посредством писем. Как можно уладить недоразумение на расстоянии в десять тысяч километров? Нам надо увидеться, поговорить, расцеловаться и все уладить. И вот я подумал — почему бы тебе не прилететь сюда на Пасху, недели на две? Конечно, билеты дорогие, да черт с ними, с деньгами. И, может быть, твоя мать возьмет к себе детей на каникулы? Или оставь их с этой Мэри Мейкпис. А мы себе устроили бы настоящий праздник, вдали от детей и всего прочего. Как говорится, второй медовый месяц — фраза, конечно, весьма банальная, но идея сама по себе не так уж плоха. Ты помнишь, как весело мы проводили деньки в той убогой квартире в Эссефе?
Подумай об этом серьезно, милая, и пусть тебя не пугают студенческие беспорядки. Все идет к тому, что к концу зимнего семестра страсти поулягутся и между студентами и администрацией будет достигнут компромисс. Сегодня, впервые за несколько недель, никто не был арестован. Возможно, это погода сказывается. Наступила весна, холмы покрылись зеленью, небо голубеет, и в тени уже двадцать шесть градусов. Бухта сверкает на солнце, а тросы подвесного Серебряного моста подрагивают на горизонте, будто струны гигантской арфы. Сегодня в обед я прогуливался по кампусу, и во всем чувствовалась смена настроения. Девушки надели летние платья, а парни взяли в руки гитары. Тебе здесь понравится.
Люблю и целую,
Филипп.
Конечно, ты этому не поверишь, но с Мэри Мейкпис у меня только приятельские отношения. И я с ней ни разу не спал. Не стану врать — меня посещали подобные мысли, но когда мы с ней познакомились, она была уже беременна, а мне как-то не в кайф ложиться в постель с девицей, которую обрюхатил кто-то другой. Есть в этом что-то нечистоплотное, если ты понимаешь, что я имею в виду. Особенно в данном случае, поскольку отец ребенка — католический священник. Я разве не говорил тебе, что самолет, которым я летел, был битком набит женщинами, направлявшимися в Англию делать аборт? Мэри одна из них — она сидела рядом со мной, и мы разговорились. Несколько недель назад, вернувшись из университета, я с порога попал в объятия доктора О'Шея, который выскочил из-за дедушкиных часов и затащил меня в гостиную, в это время года скорее напоминающую Северный полюс с маячащими в тумане айсбергами зачехленных кресел. О'Шей был в крайнем волнении. Он сказал, что молодая женщина, без сомнения, «в интересном положении», но без кольца, спрашивала меня и настояла на том, чтобы дождаться меня наверху. Конечно, это была Мэри — она решила остаться в Англии и родить ребенка, но потеряла работу и у нее украли деньги, так что она обратилась за помощью к своему единственному знакомому в этой стране— ко мне. Я постарался успокоить О'Шея, но в нем глубоко засел страх Божий и опасения за миссис О'Шей. Стало очевидно, что мне не удастся убедить его в том, что к «интересному положению» Мэри Мейкпис я совершенно непричастен. Он выдвинул ультиматум: или Мэри покинет дом, или же я. Конечно, бросить девушку в таком состоянии я не мог, так что мы попытались найти ей жилье. Но в тот вечер в Раммидже все было безнадежно. Домохозяйки, с которыми мы говорили, без сомнения, принимали Мэри за шлюху, а меня
