я.

— Очень! — Сашенька попыталась приподняться с дивана, но неумолимый Слава цепко держал ее за руку.

— Темпоритм! — напомнил режиссер, маниакально блестя очками.

— А что такое темпоритм? — сдаваясь, спросила Сашенька.

— Темпоритм — это…

Слава замолчал, подбирая слова, которых он не побоялся бы.

Я подошла к Симе и, перефразируя его любимое присловье про чернокожих тружеников, спросила:

— Солнце клонится к закату. Негры могут быть свободны?

— Что с сюжетом?

— Все в порядке.

— Можешь топать восвояси!

Разговор получился таким живым и складным, словно мы с Симой заранее написали слова и хорошо отрепетировали диалог.

— Вот! — вскричал Слава, воздевая вверх указательный палец. — Вот что я называю словом «темпоритм»!

— Нужно разговаривать стихами? — удивилась Сашенька.

— Ах, деточка, тебя еще учить и учить! — сокрушенно вздохнул режиссер, вновь плотоядно облизнувшись.

Я с жалостью посмотрела на практикантку, которую наш режиссер явно беспардонно охмурял.

— Лена, можно мне вас кое о чем спросить? В приватном порядке? — в отчаянии выкрикнула девушка, видя, что я уже ухожу.

— Конечно! Проводишь меня?

Мушка вырвалась из паутины и полетела к выходу. Паук посмотрел на меня с укором и негромко произнес:

— Ленка! Ну как это называется?

— Это, не побоюсь такого слова, женская солидарность! — заявила я, пропуская вперед рвущуюся на волю Сашеньку.

Четверть часа на трамвайчике, два квартала пешим ходом — и я подошла к многоэтажной башне, в недрах которой, в неизвестном офисе неведомой фирмы, находилось рабочее место господина Желтикова. Во всяком случае Андрюха, который приволок в наш дом подкидыша Диму, уверял меня, что парень вышел именно из этой девятиэтажки и собирался в нее же вернуться.

Я запрокинула голову и без особой надежды оглядела монументальную башню из красного кирпича сверху вниз. Ладно, два последних этажа можно вычеркнуть: Колян сказал, что среди сотрудников «Партизанской правды» покойный Желтиков не значился. Стало быть, мне нужно обойти всего семь этажей. Площадь каждого, насколько я могу судить, стоя снаружи, около тысячи квадратных метров. На этаже — от одной до ста фирм, итого — от семи крупных до семисот мелких компаний. Если на каждую тратить минимум минут десять, процесс займет от часа с хвостиком до трех суток, это еще без учета времени на переход от конторы к конторе и переезды на лифте…

Мысленно я попросила о помощи своих ангелов-хранителей, неосознанным движением поправила сумку на плече и, чувствуя себя пилигримом, вошла в портал, увенчанный бесчисленными вывесками.

О, счастье! Какой-то ангел (возможно, тот самый, шоколадный) явно заинтересованно отслеживал происходящее. Против ожидания мои поиски увенчались успехом почти моментально: в просторном холле первого этажа, прямо напротив раздвижных стеклянных дверей, стоял небольшой металлический стенд типа «растопырочка». На нем была помещена увеличенная фотография покойного Димы, я его сразу узнала. Фотографию обвивала полупрозрачная черная лента, которую я рассмотрела с не меньшим вниманием, чем сам портрет, потому что тряпица подозрительно смахивала на черный капроновый чулок. Проверить, так ли это, я не смогла, потому что не увидела, заканчиваюся ли ленты «ногами»: края были тщательно заправлены под портрет.

Фотография Димы мне понравилась. Судя по всему, портрет представлял собой наспех увеличенный фрагмент любительского снимка, сделанного в разгар какой-то корпоративной вечеринки. Правая щека Димы имела на себе помадный отпечаток характерной формы, а левую затенял какой-то небольшой пупырчатый эллипс. Этот предмет находился не в фокусе, но я с большой степенью вероятности опознала в нем насаженный на вилку маринованный огурчик. Из-за Диминого плеча выглядывало белое картонное ухо карнавальной маски зайчика, а сам покойник широко и радостно улыбался.

Искрометную жизнерадостность портрета в праздничном интерьере не способна была погасить даже траурная рамочка, и скорбный текст под фотографией казался совершенно неуместным. Зато я узнала из него много интересного. Во-первых, возраст усопшего: двадцать три года. Во-вторых, место и характер его работы: фирма «Планида», специалист по социальной инженерии.

Отойдя от стенда, перед которым стояла стеклянная ваза с четырьмя скорбно поникшими красными гвоздиками, я внимательно изучила громадную разграфленную таблицу, очень похожую на расписание самолетных рейсов в аэропорту. В одной из клеточек левой колонки обнаружилось название «Планида». Мне снова повезло: фирма, в которой работал Дима Желтиков, располагалась в одном из офисных помещений второго этажа. Не пришлось даже ждать лифта!

Прежде чем подняться по лестнице, я достала из сумки мобильник и набрала номер своего рабочего телефона.

— Слушаю, — густым голосом произнес в трубку наш режиссер.

— Слава, ты-то мне и нужен, — обрадовалась я. — Ты у нас такой умный, скажи, пожалуйста, что такое «социальная инженерия»? Если, конечно, не побоишься таких слов!

— Не побоюсь, — согласился Слава. — Насколько я понимаю, социальная инженерия — это примерно то, чем занимаешься ты, когда трясешь как грушу господина Лобанчикова.

— Правда? Ну, что-то в этом роде я и предполагала, — и я выключила сотовый.

Господин Лобанчиков — это некий несостоявшийся депутат Законодательного собрания края. Пару месяцев назад одна моя приятельница привела этого типа ко мне, потому что Лобанчикову нужно было срочно сделать предвыборный информационно-агитационный сюжет. Платить по официальным расценкам телекомпании кандидат не мог, поэтому мы сделали ему работу в частном порядке: отсняли материал личной камерой Вадика и смонтировали на домашнем компьютере Мити. Благо наши парни постоянно подрабатывают съемкой и монтажом свадеб и достаточно хорошо оснащены для выполнения таких «шабашек». Разумеется, никаких счетов мы Лобанчикову не выставляли, работали «под честное слово», и этот нехороший человек с нами не расплатился. Как организатор проекта я была в ответе за того, кого мы приручили, то бишь выручили. В результате уже третий месяц мне приходилось успокаивать встревоженных коллег и упрашивать их потерпеть еще немножко, а параллельно гоняться за бессовестно скрывающимся от меня Лобанчиковым, чтобы вытрясти из него честно заработанные нами деньги. Значит, это и есть социальная инженерия…

На всякий случай я позвонила еще Коляну.

— Кыся, привет, быстро скажи мне, что такое «социальная инженерия»! — попросила я.

— Социальная инженерия? — повторил муж. — На конкретном примере? Ну, это когда ты звякаешь юзеру, называешься сисадмином и просишь пароль, якобы чтобы пропатчить его софт для защиты от нового виря, а сам просто хочешь слить инфу.

— Смысл я уловила, но повтори еще раз, — попросила я, запоминая сказанное как фразу на иностранном языке. — Ага, спасибо!

В общем, определенное представление о социальной инженерии у меня сложилось. Насколько я поняла, в наших широтах это нечто среднее между практической психологией и бытовым мошенничеством. Другими словами, если инженеры строительных специальностей строят здания, то специалисты по социальной инженерии «строят» других людей, мягко и ненавязчиво вынуждая их делать то, что нужно «строителю».

На разные лады повторяя про себя текст, озвученный супругом, я поднялась по лестнице на второй этаж и постучалась в дверь с табличкой «ООО «Планида»: юридические, бухгалтерские и прочие услуги.