Во-первых, с ограбления народа - от созданных поколениями богатств до трудовых сбережений. Кричат о 'священной частной собственности', о ее нерушимости те, кто лишил честно заработанных средств десятки миллионов людей, превратив их трудовые сбережения в труху. Во-вторых, новый режим замешан на ритуальной крови жертв расстрела 3 октября 1993 года, на жертвах геноцида... И, в-третьих - на русофобской вакханалии. Изобретена и пущена в массовый оборот кличка 'совки' - как средство глумления над теми, чья жизнь, судьба связана с советским периодом русской истории - тем самым, который при всей своей трагичности, жестокости стал героической вершиной в тысячелетней истории российской государственности, определил ход мировых событий XX века.

Придя к власти, Горбачев провозгласил: 'Революция продолжается'. И при нынешних 'реформаторах' их 'криминальная революция' продолжается, и нет ей конца. Такого 'революционизма', жажды разрушения страны, вытягивания жил из народа, истребления его не знает история. Размеры этого достигли черты, уже нежелательной для самих разрушителей, грозящей нестабильностью при всем награбленном богатстве. И вот вчерашние либералы, радикалы по духу и действию, объявляют себя консерваторами, сторонниками 'традиционных ценностей', всякого рода устоев государственной, общественной, семейной жизни.

В 'Библиотеке 'Единой России' вышло трехтомное издание, посвященное теме консерватизма - 'Идеи. Люди. Действия' (М., 2002). Удивительные метаморфозы творятся на наших глазах! Как будто не было и нет глумления над 'совками', над советским периодом русской истории. Вместо привычной для слуха хулы на все это раздаются вдруг фанфары в честь 'традиционалистского консервативного потенциала, накопленного в советский период' (книга 'Идеи', с. 55). Там же: 'Сторонники здорового консерватизма, в отличие от радикал-либералов, не склонны рассматривать советский период как 'черную дыру' в истории России. Многие достижения социалистической истории страны - неотъемлемая часть традиции'. 'В советский период... сама система социализма держалась на определенных консервативных устоях (патриотическое сознание и т. д.), хотя они и были деформированы идеологией. Государственное образование, официальная культурная политика сохраняла классику. Идеология все более становилась ритуальной процедурой, в то время как народ жил своей жизнью, сохраняя глубокий консерватизм'. Добавим от себя: все это и не устраивало врагов России, и не потому ли для сокрушения ее потребовалась 'криминальная революция'?

Но еще о метаморфозах. Сколько клеветы, грязи обрушено на Сталина за все это 'перестроечное', 'рыночное' время, и вот вдруг такая здравица: 'Великий консерватор - И. Сталин' (книга 'Люди', с. 145). Приводятся слова политиков, руководителей государств, в том числе Черчилля, о Сталине: 'Большим счастьем было для России, что в годы величайших испытаний страну возглавил гений и непоколебимый полководец Сталин... Сталин был человеком необычайной энергии и несгибаемой силы воли, резким, жестоким, беспощадным в беседе, которому даже я, воспитанный здесь, в британском парламенте, не мог ничего противопоставить. Эта сила была настолько велика в Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей государств всех времен и народов. Сталин производил на нас глубочайшее впечатление. Он обладал глубокой, лишенной всякой паники, логически осмысленной мудростью' (там же, с. 169).

Новоявленные консерваторы из 'Единой России', обращаясь к имени Сталина, хотят нажить на этом политический капитал, но они умалчивают о том в личности и деяниях нашего величайшего государственника, что имеет такое жгуче-современное значение. То, например, о чем говорил Сталин в беседе с английским писателем Уэллсом в 1934 году - о 'бедных' на Западе, которые 'лишены возможности удовлетворить свои самые элементарные потребности', и о 'классе имущих', 'богатых', которые 'не видят ничего, кроме своего интереса, своего стремления к прибыли', и готовы на любые преступления, если увидят угрозу этому. 'Как можно примирить такие противоположные интересы и устремления?' - спрашивал Сталин. Теперь можно было бы добавить: тем более при такой пропасти, которая разверзлась у нас в стране между народом и его грабителями, не знающими никакой пощады. Из названных выше книг создастся некая мозаика, конгломерат 'консервативных идей', связанных с именами философов, мыслителей разных эпох - от Конфуция, Платона до Ницше, Струве, Ильина. Но вот вопрос: чем может обогатить 'Консервативный проект для России' (название вступительной статьи в книге 'Идеи') Ницше с его истеричным пафосом книжного 'сверхчеловека', апологета жестокости, войны, ненавистника Христа, христианства? Уж не презрением ли к состраданию, участию к обездоленным, слабым, которым он отказывал в праве на существование - ведь это сродни психологии наших нынешних 'сильных мира сего'? Все это ницшеанское зло никак не перевешивается выходками Ницше против 'стадного человека' в Европе, его измельчания, против 'борзопишущих рабов демократического вкуса'. Это мы хорошо знаем и по нашему К. Леонтьеву.

Но соль не в Ницше, вообще не в философах, а в политиках, 'консервативных партиях'. В книге 'Люди' дается галерея 'великих консервативных политиков XIX-XX веков', которые внесли 'огромный вклад в утверждение интернационального 'консервативного стандарта' в политике'. Среди них трое русских: Сперанский, Александр III, Столыпин. Остальные - политики других стран - от Бисмарка до Тэтчер. Предлагается 'вдохновляться их примером'. Уж не примером ли 'железной леди' Тэтчер, которая вынуждена была уйти в отставку, доведя до тупика экономику с помощью монетаристских методов с их 'социальным дарвинизмом' в духе пресловутых 'принципов М. Фридмана'? К чему нам этот пример, когда у нас завелась своя монетаристская мокрица, свой фридман - Гайдар.

Конечно, можно извлечь разумное, полезное для себя из опыта зарубежных политиков. Например, из опыта творца немецкого 'экономического чуда' Эрхарда (второго канцлера ФРГ), хозяйственная реформа которого подняла Германию из послевоенных руин. Эрхард решительно отвергал 'шоковую терапию', он говорил, что нет ничего подлее, омерзительней, чем проводить реформы, в том числе финансовые, грабя народ. Он не принимал дикого рынка. По его убеждению, 'только государство в заботе об общем благе может спасти рынок и само себя и придать ему социальную направленность'. 'Производство для человека, а не человек для производства'.

Поучителен для нас и государственный опыт генерала де Голля, который сумел восстановить национальное достоинство разгромленной в войну Франции - в противостоянии экспансии США.

Но важнее, конечно, отечественная патриотическая традиция, вроде знаменитого завета Петра Столыпина: 'Народы забывают иногда о своих национальных задачах, но такие народы гибнут, они превращаются в назем, удобрения, на которых вырастают и крепнут другие, более сильные народы'.

Авторы упомянутых книг о консерваторах, видимо, завороженные 'интернациональным 'консервативным стандартом' в политике', не очень разборчивы по части объективости характеристик своих героев. Вот, например, премьер-министр Англии второй половины XIX века 'еврейско-английского происхождения' Дизраэли (впоследствии лорд Биконсфильд). Автор статьи в книге 'Действия' 'большим успехом' Дизраэли называет 'демонстрацию силы в русско-турецкой войне, в результате которой Россия поумерила свои аппетиты'. А вот иностранный специалист, французский профессор А. Дебидур - куда объективнее оценивает деятельность Дизраэли: 'Был склонен решительно во всем противодействовать России' (Дебидур А. Дипломатическая история Европы. Пер. с фр., М., 1947).

Глава об американском президенте Рейгане начинается словами: 'Сороковой президент Америки Рональд Рейган стал для страны олицетворением сильной, патриотичной и в то же время семейной, духовно близкой простому американцу власти... Рейган поднял на щит традиционные ценности, особенно связанные с семьей, семейным очагом. В 1980 г. одна из его сторонниц объяснила свой выбор при голосовании тем, что Ронни - 'такой домашний, он как член нашей семьи'.

О 'хранителе семейного очага' говорится с таким придыханием, как будто это не тот Рейган, который называл нашу страну 'империей зла', прославился чудовищным раздуванием военного бюджета, 'стратегическими инициативами' вроде СОИ и т. д. Бросается в глаза то усердие, с каким авторы книг о зарубежных консерваторах 'облагораживают' их. В главе о Черчилле говорится, что в своей знаменитой речи в Фултоне ( 1946 г.) он 'предупреждал об угрозе тоталитаризма, говорил о путях предотвращения новой мировой войны, а не о ее развязывании... Благодаря Черчиллю в широкий обиход вошла его фултонская фраза 'железный занавес'... Впоследствии фултонская речь была оценена как шедевр ораторского искусства'. Эти елейные слова ничего общего не имеют с истиной, недаром речь Черчилля и была воспринята как угроза Советскому Союзу. Сразу же после этой воинственной речи Сталин так охарактеризовал ее: 'Немецкая расовая теория привела Гитлера и его друзей к тому выводу, что немцы, как единственная полноценная нация, должны господствовать над другими нациями. Английская расовая теория приводит Черчилля и его друзей к тому выводу, что нации, говорящие на английском языке, как