вашего чувства обиды все, что к вам не относится. Допустим, что вас обидели из побуждений благородных, - произведите деление вашего чувства на побуждения благородные, вызвавшие оскорбительное замечание, и тогда, произведя в уме некую нужную математическую операцию, вы сможете ответить на обиду с большим достоинством, которое будет тем благороднее, чем меньше значения вы придаете обиде. До известных пределов, конечно'.

Из ключевых тезисов мировоззрения академика Лихачева выпишем следующее: 'Природа создавала человека много миллионов лет, пока не создала, и вот эту творческую, созидательную деятельность природы нужно, я думаю, уважать, нужно прожить жизнь с достоинством, и прожить так, чтобы природа, работавшая над нашим созданием, не была обижена'. Лихачев всю жизнь занимался изучением древнерусской литературы, проникнутой, как известно, глубочайшим религиозным духом, и надо быть поистине 'интеллигентом', чтобы, несмотря на этот опыт, держаться до сих пор 'научного уровня' журнала 20-х годов 'Безбожник' в вопросе происхождения человека ('природа создавала человека много миллионов лет').

Академик пытается играть роль эдакого древнерусского летописца ('добру и злу внимающего равнодушно'). Но как совместить с этим свою подпись под коллективным письмом 'демократов'- экстремистов Ельцину, одобрявших расстрел 4 октября 1993 года? И теперь эта невинно пролитая кровь как бы дымится между строчками всего того 'доброго', о чем разглагольствует Лихачев. В тех же 'Письмах о добре' до жути переиначивается значение благородных слов, понятий, когда читатель знает, что за ними стоит сообщник палачей. Вот этот набор поучений: 'Самая большая ценность в мире - жизнь: чужая, своя'; 'Надо прожить жизнь с достоинством, чтобы не стыдно было вспоминать'; 'Нравственности в высшей степени свойственно чувство сострадания'; 'В сострадании есть сознание своего единства с человечеством и миром... Именно поэтому забытое понятие сострадания требует своего полного возрождения и развития'; 'В Библии сказано: 'Чти отца своего и матерь свою, и долголетен будешь на земле'. Это относится и к целому народу, и к отдельному человеку'; 'В своих 'письмах' я тоже рекомендую несомненные правила 'ездить на велосипеде' - жить честно, по правде'; 'В жизни ценнее всего доброта'; 'Счастья достигает тот, кто стремится сделать счастливыми других'; 'Человек должен быть интеллигентен!.. Ибо интеллигентность равна нравственному здоровью' и т. д. и т. п. Автор многократно повторяет, что главное для человека - быть интеллигентным, что это единственно неподдельное его качество, и вот обнаруживается, чего стоит на самом деле эта интеллигентность, эта личина, или, по Далю, 'накладная рожа' благопристойности, которую, конечно, легче напялить на себя, нежели следовать добру истинному, христианскому. 'По плодам их узнаете их'. Как по 'плодам' узнаем мы родоначальников так называемого гуманизма, деятелей Возрождения, провозгласивших автономность, самодостаточность человеческой личности, оказавшейся (без соотнесенности с абсолютными религиозными ценностями) жертвой морального разложения или же трагического тупика, о чем так живописно рассказал философ А. Лосев в своей книге 'Эстетика Возрождения'.

Но сегодняшние гуманисты не чувствуют себя в тупике, они самонадеянно поучают публику 'как жить', не следя за тем, насколько 'адекватны' эти поучения их собственному поведению. В свое время, кажется, в конце шестидесятых годов, в 'застойную жизнь советских людей' ворвался хлесткий лозунг Солженицына 'Жить не по лжи!' (коим бомбардировали бедных наших обывателей всякие 'голоса Америки', 'свободы', 'би-би-си' и прочие зарубежные радиостанции). И, оказавшись за границей, этот оракул и оттуда поучал нас, как 'жить не по лжи', сам лично прекрасно уживаясь со лживой американской демократией, гордясь тем, что президент Рейган ссылался на него в своей клевете на 'империю зла'. Не смея пикнуть против темных сил 'мирового порядка', против сионизма, он требовал такого же 'благоразумия' и от бывших своих соотечественников, которые обращались к нему за поддержкой, с просьбой сделать достоянием тамошней гласности разгул русофобии в России. В страшное время на рубеже восьмидесятых - девяностых годов, когда чума 'демократии', неистовствуя в Москве, расползалась по всей русской земле, когда разрушители государства уже не скрывали своих агентурных связей с Америкой, - что делал в то решающее для судьбы России время 'вермонтский отшельник'? Он выжидал, пока Россию не поразил августовский переворот 1991 года, исторгший из суперстрадальческой души изгнанника дичайший вопль восторга ('Ура Преображенской революции!'). А вскоре этот благополучный мученик одобрил расстрел 4 октября 1993 года, расценив его как закономерное следствие большевистского прошлого - оказывается, виноваты не расстрельщики, не Ельцин, не захватившие власть 'демократы', а некие 'прошлые большевики' - опять-таки уловка той самой либеральной стилистики, о которой речь шла выше. Эти господа готовы вывести 'гуманизм' из любого злодеяния, оправдать его самыми изощренными средствами (как в данном случае - кровавая расправа 4 октября диктовалась якобы борьбой против 'большевистской тирании', 'коммунистического наследия' и т. д.). Надо ли говорить, что человек с таким казуистическим мышлением не может быть художником, как бы не аттестовывал себя оным сам Солженицын.

Да он и здесь, обустроившись в России, все продолжает катить свою историческую колымагу, упиваясь по радио, под звон колокольчика, собственным чтением своей 'эпопеи' о Феврале семнадцатого года. Кому нужен этот Февраль со всеми его гучковыми, маклаковыми, Милюковыми и прочими тенями, когда Россия оказалась под пятой нового Февраля, терзаемая, распинаемая уже не тенями, а реальными врагами России. Однако об этом новом Феврале и помалкивает учитель 'жить не по лжи', не называет поименно ни одного из главарей нынешнего режима, виновных в уничтожении России.

И это не случайно. Не раз восхищался Солженицын 'героическим чеченским народом', в последнем своем телевыступлении на эту тему самодовольно напомнил, что именно он в недавнем прошлом требовал предоставления чеченцам полной свободы, независимости. Теперь очередь за другими областями России? Уж не для этого ли носится он со своей затеей о 'местном самоуправлении', о 'земстве'? Что такое земство в настоящее время? В Воронеже вышел альманах 'Воронежские письма', где опубликованы материалы, свидетельствующие о том, насколько богата русская провинция мыслящими людьми, прекрасно разбирающимися в весьма актуальных для нынешней России общественно-исторических проблемах. Есть здесь и статья молодого историка, воронежца А. Ю. Минакова 'Земщина'. Автор ведет речь об истории земства в России, начиная со времен Ивана Грозного (XVI век) и кончая началом XX века. Отмечается то исторически ценное, положительное, что содержала в себе земщина; не закрывая возможности в будущем попыток возродить ее созидательные элементы, автор подчеркивает мысль о той опасности, которая заключается в нынешнем навязывании стране земства. Он пишет: '...Серьезно опасаемся, что земская идея может стать козырной картой в руках демагогов, вторично в течение XX века способствовавших развалу великой державы. Известно, что резкое усиление местного самоуправления, наряду с распадом оставшихся империй и отмиранием национальных государств, соответствует планам установления проамериканского 'нового мирового порядка'. Даже если считать подобный вариант маловероятным, как минимум, следует опасаться, что на смену уже изрядно скомпрометировавшим себя 'мэрским' затеям придет какая-нибудь очередная декорация в стиле 'а-ля рюс', призванная прикрывать произвол 'новых русских' компрадоров'. Приведем еще одно суждение автора, достойное внимания: 'Начнем с того, что взятое само по себе, как некий 'механизм народовластия', земство рискует стать не только декоративным и малоэффективным институтом, но и откровенно разрушительным началом'. Земство в дореволюционной России было 'одним из составных элементов целостной системы общественных и государственных институтов. Вырванная из этого совершенно определенного контекста и приобретшая несвойственное ей самодовлеющее значение, земщина может оказаться откровенно антигосударственным явлением'.

Не следует забывать, что в прошлом (особенно в конце XIX и в начале XX века) земство использовалось либеральной оппозицией, революционными экстремистами в своих разрушительных антигосударственных целях. Большой фактический материал на этот счет содержится в книге Н. М. Пирумовой 'Земское либеральное движение' (вышедшей еще в 'доперестроечное' время и выдержанной в ключе марксистско-ленинской методологии). В ней приводится множество свидетельств современников о крайней политизированности земства. Д. Шаховской: 'Идея политического освобождения нераздельно связывалась с самой сущностью земства и составляла его характеристическую черту'. К. Головин: 'Она (провинциальная интеллигенция) переполнила собой земские должности и превратила вскоре подчиненные земской управе учреждения в постоянные активные очаги революционной пропаганды'. Д. Шипов (в соответствии с политической установкой либеральных земцев): 'Превращение каждого земского врача, каждого фельдшера или акушерки в местного общественного деятеля'. М. Петрункович: 'Итак, в настоящую минуту земство должно написать на своем знамени три положения: свобода слова и печати,