никак не могут по-настоящему почувствовать Россию? Они заставляют меня в течение двух третей времени говорить ради них в западноевропейском либеральном духе, и мне остается всего одна треть на разговоры в духе российского славянского социализма, необходимые для того, чтобы продержаться еще 24 часа' (цит. по: Старцев В. И. Крах керенщины. - Наука, 1982. С. 197). Керенский умалчивал о том, почему он вынужден подчиняться 'союзникам' и говорить 'в западноевропейском либеральном духе'. Все по той же причине, по которой назначенный им командующим войсками петроградского генерал-губернаторства генерал- лейтенант Теплов обязан слепо служить ему, Керенскому. Дело в том, что Теплов в свое время, еще полковником, был принят в масонскую ложу и должен был беспрекословно подчиняться секретарю 'Верховного Совета народов России', каковым был Керенский.
Появление Горбачева на главной политической арене страны сопровождалось тотчас вошедшим в пропагандистский оборот словом 'перестройка'. Это слово было довольно распространенным в прежнее советское время, еще в двадцатые - тридцатые годы (в выступлениях Дзержинского 'перестройка в Высшем Совете Народного хозяйства', у Кагановича 'перестройка на железнодорожном транспорте' и т. д.). Но тут, у Горбачева, слово это приобрело какой-то новый, невиданный, даже сакральный смысл. За 'обаянием' этого слова (ставшего сразу же всемирно знаменитым, как когда-то 'спутник') массовое сознание не увидело его зловещего двойника - 'революции' ('перестройка-революция'). Но именно ради 'революции', то есть погрома государства, народа, и была задумана пресловутая 'перестройка' под прикрытием борьбы со 'сталинизмом', 'тоталитаризмом'. Бесконечные речи и выступления Горбачева пестрели словами и выражениями 'ускорение', 'прогресс', 'больше социализма', 'больше демократии', 'гласность', 'общечеловеческие ценности', 'европейский дом', 'цивилизованный мир' и т.д. Истоки этой либеральной лексики, собственно, и не скрывались ближайшим идеологическим окружением Горбачева. Так, об одном из его помощников шла речь в моем выступлении на пленуме Союза писателей России в марте 1990 года ('Литературная Россия', 30 марта 1990 года). Мною были приведены слова этого горбачевского помощника из его статьи в журнале 'Коммунист' о необходимости издания книг: 'корифеев отечественной политической науки' масонского толка.
В их статьях, книгах масонская цель - разрушение государственных, религиозных, культурных основ России - камуфлировалась расплывчато-либеральной фразеологией, словесным букетом из 'прогресса', 'демократии', 'конституции', 'парламентаризма' 'правового порядка', 'представительного правления', 'выборного начала', 'общественного блага', 'общественного мнения' и т. д.
И вот эти темные имена вызваны ныне 'демократами' из тайников прошлого. Выходят их работы, книги о них.
Во время декабрьского восстания 1825 года солдаты кричали под окнами царского дворца: 'Да здравствует Конституция!', веря лжи своих офицеров-заговорщиков, будто Николай силой отобрал корону у своего старшего брата Константина и тот идет с войсками на Петербург (из Польши), чтобы стать законным государем, а его жена, их императрица, называется Конституцией. Для Пестеля и его сообщников слово 'Конституция' было орудием обмана, средством для достижения своих политических целей, разрушительных для государства. Автор небезызвестной книги 'Россия в 1839 году' маркиз де Кюстин передает следующие сказанные в беседе с ним слова Николая I о 'Конституции': '...Представительного образа правления я постигнуть не могу. Это правительство лжи, обмана, подкупа ... Покупать голоса, покупать совесть, завлекать одних, чтобы обманывать других, - я с презрением отверг все эти средства, столь позорящие тех, кто подчиняется, сколь и того, кто повелевает ... я никогда не соглашусь управлять каким-либо народом при помощи хитрости и интриг'. Собеседник Николая I - француз-путешественник, проявивший в своей книге хлестаковскую 'легкость мыслей необыкновенную' в оценке (почти сплошь черной) России, в характеристике ее императора (как деспотического повелителя 'шестидесяти миллионов рабов'), на этот раз невольно признается: 'Впечатление, произведенное на меня словами императора, было огромно: я чувствовал себя подавленным. Благородство взглядов, откровенность его речи - все это еще более возвышало в моих глазах его всемогущество. Я был, признаюсь в этом, совершенно ослеплен. Человек, которому, несмотря на мои идеи о независимости, я должен был простить, что он является неограниченным властелином 60-миллионного народа, казался мне существом сверхъестественным'.
Масонам ковалевским конца XIX - начала XX века не надобно было прибегать к таким дешевым, рассчитанным на наивность толпы трюкам, как заставлять ее выкрикивать под видом женского имени 'Конституцию'. Уже более изощренные, 'цивилизованные' средства идут в ход для обработки 'общественного мнения', внедрения в него 'конституционных начал', 'демократических ценностей', 'свободы и прав личности', обезличивая этим идеологическим террором массового человека, делая его рабом чужой воли, враждебной интересам данного государства, данного народа. И поразительно, как 'лжедух' (слово из стихотворения К. Аксакова) может до такой степени прельстить 'общественное мнение', что оно принимает его даже в свой духовный пантеон как некую святыню. Ведь тот же М. М. Ковалевский, главный масон в России - разрушитель ее государственности, традиционных основ, похоронен (в 1916 году) не где-нибудь, а в самой Александро-Невской Лавре, некрополе выдающихся русских людей, с такой либеральной надписью: 'Историку и учителю права, борцу за свободу, равенство и прогресс'. И ныне здесь же пристроились такие 'демократы'-русофобы, как Собчак, Старовойтова, успокоившаяся, наконец, от своей неугомонной мысли о расчленении России на десятки государств.
Великой ложью нашего времени называл К. П. Победоносцев либерально-демократическую казуистику, рассчитанную на оболванивание масс, на вытравливание в них религиозно-гражданского начала, на превращение их в легко управляемое рабское стадо [2]. Фигура колоссальная, поистине столп русского религиозного, национально-государственного противостояния западному либерализму, 'нигилятине' (Достоевский) в самой России, Победоносцев воплощал в своей личности то нравственно несокрушимое, что сам называл прямотою русского человека. В письме Александру III он писал о поэте В. А. Жуковском: 'Кажется, для покойного Государя и для всей России было бы неоценимым благом присутствие - только присутствие - человека с такою душою, с прямым и ясным взглядом русского человека на дела и на людей. С Жуковским - и может быть, с ним только одним - покойный Государь в состоянии был бы говорить прямо...' О 'прямых стезях' говорится в Библии (Ис. 40, 3). Но они неведомы тем, о ком Христос сказал: 'Ваш отец дьявол' (Ин. 8, 44). Есть одна особенность в средствах выражения 'либеральной мысли' [3], не ставшая предметом пристального внимания читателя, но которая (эта особенность) обнаруживает самую суть дела и которую можно назвать 'стилистической дьяволиадой'. Ну вот хотя бы первый попавшийся на глаза пример из текущей периодики.
'Я благодарен судьбе, что мне пришлось непосредственно заниматься такой деликатной проблемой, как религиозное возрождение'. Помнится, немалое удивление в литературных кругах вызвало известие, что этот член Политбюро А.Н. Яковлев совершил вояж в Оптину пустынь. С чего бы это? Пещерный атеист, и вдруг это 'хождение'. Ныне мы узнаем (из этой же статьи) о побудительном мотиве данной вылазки. Оказывается, новоявленному игумену из ЦК надо было в своих целях прибрать к рукам духовенство, подкупив его передачей Церкви 'конфессиональной собственности'. Но как все и всегда в 'этой стране', 'инициатива' религиозного возродителя завязла в российской косности, на этот раз церковной. 'Немало священников на местах оказались просто жуликами, разворовывающими церковное имущество, - жалуется он. - Богословская теория и практика как бы застыли, не желая поступиться даже теми догматами, которые явно пришли в противоречие с жизнью'. Церковь должна 'поступиться догматами', что означает - отказаться от христианства, Православия. Вот что стояло за
Не говоря уже об интеллектуальном убожестве изготовителей этой сценарной шутки, об их родовом специфическом юморе 'ниже пояса', как омерзительна эта грязная кухня лжевыборов! И после всех этих гнусных сценариев, 'бесед' перед телекамерами с подставными персонажами этот мистификатор и лицедей объявляется 'всенародно избранным'. Упомянутое обезьянничанье Чубайсов под 'фронтовиков' заставляет вспомнить рассуждение Гердера в 'Идеях к философии истории человечества' о том, почему Создатель лишил божественной речи обезьян: '...Как осквернила бы язык человеческий обезьяна, грубая, дикая, похотливая, если бы стала твердить человеческие слова, наполовину обладая уже человеческим разумом. Омерзительная смесь человеческих звуков и обезьяньих мыслей - нет, нельзя было так унижать Божественную речь, и обезьяна замолчала...'
Но, скажите, каким разумом должны обладать те, кто изъясняется на таком нечеловеческом
