Ладно, Джей... Нет проблем. С удовольствием.

— Поднимайся! Едем!

Я отдернул штору, и ослепительно-жесткий солнечный свет, хлынув в комнату, затопил кровать. Тем временем, пока я занимался шторой, Энджи ухитрилась отстраниться от света, перевернувшись с боку на бок. Она сбросила с ног одеяло, и задницу ее прикрывал лишь ничтожный треугольник белой простыни; глаза Энджи, когда она взглянула на меня, были заспанными, спутанные лохмы на голове напоминали густую поросль черного мха.

— Ты прямо как Ромео рано поутру, разве не так? — сказала она.

— Давай поднимайся, — сказал я. — Нам пора...

Схватив свою дорожную сумку, я стал запихивать в нее одежду.

— Ну-ка, ну-ка, погадаем, — сказала она. — Деньги на комоде, все было чудесно, не зашиби меня дверью, когда будешь уходить!

Опустившись на колени, я поцеловал ее.

— Весьма похоже. Вставай. У нас нет времени.

Она поднялась, тоже встав на колени, а одеяло упало, когда ее руки обвили мои плечи. Ее тело, теплое и мягкое, ринулось ко мне.

— Мы в первый раз за семнадцать лет спим с тобой, и ты будишь меня подобным образом?

— Как это ни грустно, да.

— Тогда пусть это будет по какому-нибудь хорошему поводу.

— Повод более чем хороший. Давай поднимайся. Я все тебе расскажу по дороге в аэропорт.

— В аэропорт...

— В аэропорт.

— В аэропорт, — зевнув, повторила она и, выбравшись из кровати, поплелась в ванну.

Лиственная зелень, белые кораллы, бледная синева и ржавые оттенки желтого — все это ухнуло вниз, превращаясь в квадратные лоскутки, а потом, набрав высоту, мы поднялись в облака и взяли курс на север.

— Прокрути-ка мне это еще разок, — сказала Энджи, — ту часть, где действует эта полуголая.

— На ней были бикини, — заметил я.

— Ну да, в темной комнате. С тобой наедине, — сказала она.

— Да.

— А что ты при этом чувствовал?

— Беспокойство, — признался я.

— Уф, — сказала она. — Неверно! До чего же неверный ответ!

— Погоди, — сказал я, уже зная, что подписал себе смертный приговор.

— Мы шесть часов занимались любовью, и после этого тебя возбуждает какая-то шлюшка в бикини? — Она подалась вперед в самолетном кресле и, повернувшись в мою сторону, взглянула на меня.

— Я не сказал «возбуждает», я сказал, что чувствовал беспокойство.

— Один черт. — Она улыбнулась и покачала головой. — Все вы, мальчишки, одинаковы.

— Верно, — отозвался я. — Мы и есть мальчишки. Неужели не понятно?

— Непонятно, — сказала она. Подняв кулак к подбородку, она оперлась на него. — Пожалуйста, растолкуй.

— Ладно. Дезире — настоящая сирена. Она затягивает мужчин в свои сети. Она обладает особой аурой. И аура эта — полуневинность-получувственность.

— Аура.

— Ну да. Мальчишки от таких аур без ума.

— Спасибо за науку, профессор.

— Как только рядом с ней оказывается парень, она как выключателем щелкает — включает эту свою ауру. А может, она и вообще ее не выключает никогда, не знаю. Как бы там ни было, действует это сильно. И стоит парню увидеть это лицо, это тело, услышать этот голос, ощутить этот запах — и он пропал.

— Каждый?

— Почти каждый. Готов побиться об заклад.

— И ты тоже?

— Нет, — сказал я. — Я — нет.

— Почему?

— Потому что я люблю тебя.

От этих слов она оторопела. Улыбка слиняла с ее лица, ставшего белее мела, рот полуоткрылся, будто она внезапно позабыла человеческую речь.

— Что ты только что сказал? — наконец выдавила она из себя.

— Ты меня слышала.

— Да, но...

Она повернулась в кресле и секунду смотрела прямо перед собой. Потом она обратилась к темнокожей женщине средних лет, сидевшей рядом с ней и с самой нашей посадки в самолет прислушивавшейся к нашему разговору, чего она даже не скрывала.

— Я слышала, слышала, голубушка, — отозвалась женщина. Она вязала что-то маленькое и мохнатое на спицах, острых, как рапиры. — Ясно слышала. Собственными ушами. Про всю эту муру насчет ауры не мне судить. А вот насчет остального, так мне это знакомо. И спасибо: сыта по горло.

— Bay, — удивилась Энджи. — Так и вы с этим сталкивались?

— Еще бы, — сказала женщина. — И не такой уж он красавец. Нет, он, конечно, ничего себе, можно сказать, на крепкую троечку, но по мне, не то чтобы очень, голову не потеряешь.

Энджи повернулась ко мне:

— Слышишь, «не то чтобы очень»!

— Ну продолжайте же, — сказала мне женщина. — Расскажите поподробнее о том, как эта б... варила вам кофе.

— Во всяком случае... — Я обращался к одной Энджи.

Она подмигнула мне, прикрыв рот тыльной стороной ладони.

— Да-да, давай рассказывай ближе к делу, — подначила она.

— Если бы, знаешь ли, я не был...

— Влюблен, — подсказала женщина.

Я бросил на нее злобный взгляд.

— ...в тебя, Эндж, то я тоже был бы теперь пропащим человеком. Это настоящая гадюка. Она выбирает себе жертву — а жертвой может стать почти любой мужчина, — и заставляет его делать все, что ей заблагорассудится, исполнять любое ее желание.

— Вот бы мне с ней познакомиться, — сказала женщина, — и посмотреть одним глазком, сможет ли она заставить моего Лероя подстричь газон.

— Одного я не понимаю, — сказала Энджи. — Неужели мужчины такие идиоты?

— Да.

— Это он прав, — сказала женщина и углубилась в свое вязанье.

— Мужчины и женщины устроены по-разному, — сказал я. — По крайней мере, большинство из них. Особенно в том, что касается реакции на противоположный пол. — Я взял ее руку в свои. — Из сотни мужчин на улице, мимо которых пройдет Дезире, половина, если не больше, день за днем станут мечтать о ней. Они не скажут себе просто: «Хорошенькая мордашка, славная попка, прелестная улыбка», что-нибудь в таком роде, нет! Они до боли возжелают ее. Захотят моментально обладать ею и во что бы то ни стало слиться с ней, дышать ее воздухом...

— Дышать ее воздухом? — переспросила Энджи.

— Да. Мужчины совершенно по-другому реагируют на красивых женщин, чем женщины — на красивых мужчин.

— Значит, Дезире, опять-таки, это...

— Пламя, а мы — мошкара.